Привет.
Он широко улыбнулся и сказал уже тем, кто стоял за его спиной:
Подумаешь, головку маленько разбили, главное личико целое.
Смеяться я не могла и поэтому только улыбнулась, а вот Виктор с Олегом устроили такой хохот, что Самуил замахал на них руками и стал выгонять:
Идите отсюда, выздоравливающей нужен покой. Мы сейчас сделаем тебе укольчик, и ты поспишь. Теперь всё будет хорошо.
Я уже засыпала, когда услышала слова Самуила:
Глеб, ты можешь совершенно успокоиться они не успели её обратить. А головку мы подлечим.
4
Выздоравливала я тяжело, по голове меня действительно ударили сильно. Всё время тошнило и становилось легче, только когда Самуил давал какой-то напиток, от которого летели искры из глаз. Меня по очереди навещали Олег и Виктор, иногда приходил Андрей. Глеб и Анна не появлялись. В первые дни мне было не до вопросов я практически не могла говорить а потом всё время спала, напичканная укольчиками Самуила. Когда стало легче, я задумалась а стоит ли задавать вопросы? И ответят ли на них?
Анна появилась, когда я уже стала вставать. Она выглядела странно: очень бледная и с совершенно бескровными губами, вся её красота как-то выцвела.
Я пришла попрощаться выздоравливай.
Её вид меня откровенно напугал.
Что с тобой случилось?
Тебе этого не понять. Если выживешь передай Глебу
Но фразу не закончила и быстро вышла из комнаты. Тут же появился Олег и спросил:
Анна была здесь?
Только ушла, что с ней случилось?
Болезнь.
И уже у двери, не оборачиваясь, сказал:
Это она тебя спасла. Мы бы не успели.
Мне нужно срочно на свежий воздух. Я первый раз вышла на балкон опять лазурное море и яркое солнце, как на картинке туристического буклета. Почти сразу подошёл Самуил.
Молодец, девочка, надо гулять.
Самуил, что за болезнь у Анны?
Он сразу как-то обмяк, будто уменьшился в размерах. Долго смотрел на море и потом грустно сказал:
Мы не можем ничего сделать. Я пытался но не получилось.
Но ещё в тот вечер она выглядела прекрасно. Что могло так её подкосить?
Силы закончились.
Самуил хотел уйти, но я его задержала:
Олег сказал, что это она спасла меня, на это ушли силы?
Он только кивнул и ушёл.
Дом, в котором мы жили, был небольшим и стоял на скале, с балкона казалось, что он парит в воздухе. У меня опять закружилась голова, и я решила вернуться. Обернувшись, увидела, что ко мне подходит Глеб, мне пришлось схватиться за резной поручень балкона, чтобы не упасть от волнения. Он мгновенно оказался рядом, и поддержал меня за руку.
Тебе плохо?
Просто закружилась голова. Я хотела вернуться в дом.
Я провожу.
Неожиданно совершенно неподходящая мысль родилась в моей больной голове он вышел на солнце. И ничего не произошло, хотя я замечала не раз, что они все стараются оставаться в тени.
Глеб привёл меня в гостиную и усадил в кресло.
Тебе что-нибудь подать? Может воды?
Воды. Глеб, неужели ничего нельзя сделать для Анны?
Ты уже знаешь.
Он не удивился, лишь констатировал факт.
Она сама приходила ко мне.
Анна была у тебя?
Она зашла попрощаться и пожелать выздоравливать. А ещё она хотела что-то передать тебе, но передумала и ничего не сказала.
Глеб как-то замер, он будто застыл со стаканом воды в руках. И так же, как Самуил, уменьшился в размерах, будто из него выпустили воздух. У меня вдруг появилось страшное желание подойти к нему и просто обнять, но я сразу испугалась своего порыва и крепко сцепила руки, чтобы остановить себя. Он как почувствовал это и обернулся ко мне, я тут же опустила глаза. Проклятое моё сердцебиение! Я пыталась изо всех сил успокоиться и взять себя в руки. Не нужны ему мои объятия, только оттолкнет, и я опять покроюсь слоем льда, буду в нём рыдать и биться о стенку этого же льда. Пусть всё остаётся по-прежнему, мне нет места в их мире, и никогда не будет. Так, временное сотрясение воздуха во время научного опыта.
И опять меня захлестнула волна совершенно дикого отчаяния, до боли в груди и темноты в глазах. Меня будто накрыло чёрным покрывалом и всё кругом потемнело. Ну почему я не могу вести себя как все нормальные люди! Ну и бросилась бы к нему, ну и обняла бы, пусть и оттолкнул, тебе же должно быть всё равно! Он же уже знает, как я к нему отношусь, зачем изображать мудрую стойкость и глупое достоинство. Это уже гордыня, девочка моя, как бы сказал Самуил.