Всю оставшуюся ночь я пыталась решить а собственно, чего добиваюсь? Ведь сама нарываюсь на неприятности. Сиди себе тихо, пока жива. Кормят, поят, выводят иногда на прогулки, зубы даже вставили, а я ещё выпендриваюсь. И под утро поняла я действительно пытаюсь обратить на себя внимание Глеба, Анна права. Я изо всех сил пытаюсь заставить его относиться ко мне как к личности, женщине, а не как к куску мяса и сгустку крови. Сам виноват, посадил бы сразу в подвал, бросал раз в день кусок хлеба, я бы и сидела тихонько, радовалась каждый день, что пока жива. А то море, романтические виды, разговоры за столом. Вот и сносит крышу тётке. И ещё один момент заставлял меня бодрствовать вдруг проснусь утром уже в подвале?
Но меня разбудил странный аромат. На столике у кровати в изящной вазе тонкого стекла стояли розы. Я долго тупо смотрела на них и не могла понять, что это галлюцинация или я просто сошла с ума, даже потрогала лепестки. Розы были совершенно снежного цвета, с лёгким кремовым оттенком по краям. Мыслей не было никаких. Я встала и теперь уже долго стояла рядом с цветами. А потом опустила лицо в букет и вдыхала тонкий аромат всей кожей лица я хотела сделать это всю свою сознательную жизнь. Только вот таких букетов, свежих настолько, что, казалось, они всё ещё растут на кустах, мне никогда не дарили. Да и вообще, истории с букетами у меня были какие-то грустные.
И что мне теперь делать? Натворила дел вчера. Вот зачем я всё это наговорила? Как теперь Глебу в глаза смотреть буду? Он меня спас, привёз к себе, обращается так, как со мной никто и никогда не обращался. Тем более, что мы с ним на первой же встрече договорились жертва моя за девочек только отложена, а не отменена. Так что, иди извиняться, не делай вид оскорблённой невинности. Ты все эти дни знала кто они, чем они питаются и нельзя теперь делать вид, что вы мне не нравитесь, верните меня на место. Обещала за девочек жизнь отдать отдавай. Я тяжело вздохнула и пошла умываться, надо с чего-то начинать восхождение на Голгофу.
Но в этот день никто меня на Голгофу не позвал. В соседней комнате так же стоял завтрак, потом обед и ужин. Даже Олега не было, а самой ходить по лабиринтам комнат дома я не решилась.
На следующий день появился свежий букет, и мысли у меня стали ещё мрачнее. Не хотела общаться пожалуйста, сиди в полном одиночестве, никто тебе не мешает.
К вечеру я уже готова была кого-нибудь позвать. Только никак не могла решить кого. Позвать Олега и что я ему скажу? Что я дура и теперь не знаю, как мне дальше жить? Он и так знает, что дура, а жить недолго можешь и потерпеть. Позвать Глеба, а ему что я скажу? Прости, всё осознала, никаких претензий, молчу, как улитка, жду казни? Так ничего не решив, я отложила всё на утро ведь оно мудренее вечера. А утром был свежий букет.
Посмотрев на себя в зеркало Самуила, я ужаснулась: к моей и так скромной внешности добавились синяки под глазами и очень помятая физиономия. Бедный Самуил, все его старания пошли прахом за несколько дней из-за моей дурости. Осталось найти в гардеробной саван и свечи, встать на колени у двери и ждать. Правда, могу случайно поджечь весь дом. А это даже хорошо хоть кто-нибудь придёт, хотя бы дом тушить. Так я до вечера ни на что и не решилась. Пусть будет, что будет.
Дождалась. На следующее утро был новый букет, и ко мне пришла Анна. Вот уж кого я меньше всего хотела видеть. Поздоровавшись, она спросила:
Не скучаешь?
Нет, отдыхаю.
У меня хватило сил улыбнуться ей своей дежурной улыбкой.
Поражаюсь я тебе, ты ведёшь себя так спокойно хотя Глеб сказал, что ты понимаешь свою роль.
Понимаю. Я лишь стараюсь сдержать своё слово, данное Глебу там, в санатории.
Умереть?
Я обещала умереть за девочек, какая разница, где это произойдет. Пусть даже в Неаполе или в другом городе мира.
А мне кажется, что ты готова умереть не только за девочек.
Я сделала большие глаза и удивлённое лицо. Анна усмехнулась:
Мы чувствуем биение сердца у людей. Твоё сердце начинает лихорадочно трепетать лишь при одном упоминании имени Глеба. Вот и сейчас оно забилось быстрее. Меня не обмануть.
Я никого не обманываю. Просто считаю, что моё сердцебиение никого особенно не может волновать. Ни тебя, ни Глеба. Всё обо мне существует только как временное событие в этом доме, поэтому не имеет значения.