Не получается у нас Иван с тобой приятных воспоминаний, вот и ты слезу из меня выдавил.
Успокойся Ирина, начал утешать её Дед, жизнь всё равно удалась, хотя и была она у тебя порой трудной.
Вань, всё бы ничего, да вот детей и внуков у меня нет, как у тебя. А это считай неполноценная жизнь. У меня всю жизнь ребёнок был один, мой супруг. Я часто задумывалась над этим, и считала всегда себя одинокой. Хотя, кажется вот рядом детский дом стоит, сходи и реши этот вопрос. Но тогда были живы его родители, а они были противники, что бы я, кого то усыновляла или удочеряла. Когда их не стало, мне с Лёней хлопот больше досталось, тогда уже этот вопрос сам по себе отпал. Всё моё утешение было в твоих детях, а Соня с Катей, две черносливины для меня всегда были, как родные. Альберт то у тебя с характером мальчик был, гордым и недоступным, как пик Коммунизма. Мальчики все считай такие, а девочки они ласковей. Я тебе всегда завидовала. Думала, хваткий мужик получился из Ивана Беды. Всё успел в жизни и в тюрьме посидеть, она на секунду прервалась и извиняющее посмотрела на Ивана Романовича, приложив руку к груди, и продолжила; в футбол наиграться, дичи настреляться, рыбы до отвала наловить, женится, детьми, и внуками обзавестись. Вот, как много всего успел сделать.
Дом в селе перестроил и деревьев целый лес посадил, закончил с улыбкой на губах Дед.
Ну, допустим, дом не ты перестроил со своим радикулитом, а твои племянники с толстыми кошельками.
А кто прорабом строительства был? Я гордо заявил Иван Романович.
Ты, ты не переживай, я знаю это. Я шучу Ванюша. Эх, какого я мужика упустила в те далёкие годы. А ведь я тогда прилегла с тобой, не для того чтобы согреется. Думала, может, ты слабым окажешься по женской части. А ты даже и носом не повёл, ощутил меня только утром у себя под одеялом, когда проснулся.
Ты Ирка не жалей об этом. Я тогда уже женатым был и Манану ни на кого бы не променял. Я её очень сильно любил, и думаю о ней почти каждый день.
Ирина хорошо знала, как любил и боготворил Иван свою жену, и ни когда не вторгалась в их жизнь со своей тайной любовью. Тем более, они с Мананой были лучшие подруги. Потому, ни по церковным канонам, ни по человеческим правилам жизни, она и не помышляла затушить этот семейный счастливый очаг. Нельзя сказать, что она была одержима в своих мечтах. Нет! Но после смерти Мананы, она ясно понимала что, наконец-то настало время свою домотканую, сермяжную судьбу превратить в плюшевую жизнь. Сегодня настал самый подходящий день для сближения. И она, откинув все меры приличия, без всякого труда начала закидывать удочку на своё будущее семейное благополучие:
Иван Романович, тебе пора подумать о другой жизни.
И о какой жизни я должен думать?
Как старость встретить красиво. Ты ещё крепкий мужчина, если конечно не считать твою спину. Но я тебе её вылечу, пообещала она. И закопаем мы с тобой свои одиночества глубоко, глубоко.
Ирка, ты никак подкатываешь ко мне? но мы же с тобой и так всю жизнь, как родные, тем более ты кума моя. Он почесал затылок, задумался, потом добавил: Да и вроде не по человечески это, люди скажут, в трауре ещё находится старый чёрт, а жениться надумал. Не хотелось бы мне быть на языках знакомых людей.
Он задумался, потом налил себе соку в фужер. Половину выпил, остаток дал допить Ирине:
Знаешь, что? привстал он со стула.
Пока не знаю, обворожительно улыбалась она.
Все вопросы по сватовству задавай дочкам и Клавдии, выпалил он, я с ними в контрах не хочу жить.
Она облегчённо вздохнула, поняв по его словам, что в общем то он не против создания семьи. И продолжила напористо его атаковать:
Ты мне час назад сам предложение сделал, а теперь заднюю скорость включаешь. Нет, дружок, первое слово дороже второго. Хочу тебе ещё сказать про твоё траурное табу, этот условный запрет распространяется на тех, кто не достиг шестидесятилетнего возраста. А твоя Клавдия и дочки думаю, мне сами предложат, чтобы я к тебе переехала жить. Клавдия мне уже говорила: «Нам говорит, молодая курочка для него не нужна, чтобы заранее его в гроб загнала. А ты Ирина, сама с ним договаривайся на предмет сожительства».
Она в этот момент была необыкновенно возбуждена и без излишней скромности приступила рекламировать свои достоинства: