Девушка почувствовала, как страх, сидевший где-то глубоко, начинает наползать, подступать к горлу.
Хведир! не выдержала она. Не молчи! Расскажи что-нибудь!
О чем?
В голосе бурсака тоже не слышалось особой уверенности.
Ярина усмехнулась:
Ну Про фольклор свой. Написал байку? Про Гонтов Яр?
А-а! послышался тихий смех. Написал! Пану Гримму понравится. Позавчера из Гонтова Яра выборный тамошний приезжал к отцу, бумаги выправлять насчет винокурни. Так знаешь, о чем там болтают?
Снова черти заглянули?
Почему-то в присутствии Хведира-Теодора о таком говорить было совсем не боязно даже в темноте.
Нет, другое, бурсак вновь усмехнулся. Может, не говорить? Ночь ведь, страшно!
Ах ты! Девушка вскочила, махнула рукой. А кто еще в детстве перед сном нам про Черную Руку рассказывал? И про Дидька Лысого? Забыл?!
Сама Ярина забыть такое не могла. После каждой истории она забивалась под перину и дрожала полночи. А на следующий вечер вновь просила рассказать и снова дрожала.
Пришла Черная Рука, замогильным голосом начал Хведир. Открыла дверь и стала искать маленькую девочку Яриночку А ведь это мысль! Представляешь, Ярина, такое записать, а? Пан Гримм с кафедры свалится! А в Гонтовом Яру всякое болтают. Будто из Гриневой хаты голоса доносятся, будто вокруг кони невидимые скачут. Ну и мамка его еще приходила.
Мамка? удивилась девушка. Его же матушка померла! Ребятенка родила и
Вот я и говорю То есть соседи говорят приходила. Хату обошла, потом внутрь заглянула искала. А наутро пес сдох. Помнишь пса? Его еще Агмет заговорил?..
Ярина закусила губы. Страх, уже ничем не сдерживаемый, сжал сердце, холодом прокатился по спине. Мертвая мать ищет сгинувшего сына. Ищет и не находит
А на следующую ночь ее снова видели. Поп отец Гервасий не побоялся, с крестом выскочил. Так она зубами заскрипела, руки протянула не дотянулась, а после обратно на погост пошла. А наутро
Прекрати! не выдержала девушка. Как ты можешь! Такое такое говорить!
А что? Хведир явно удивился. Обычная история! У этих посполитых вечно то мать к сыну с погоста является, то муж к женке. Потому и обычай есть, чтоб долго не оплакивать
Прекрати! повторила Ярина и, подумав, добавила: Чурбан!
Бурсак, недоумевающе пожав плечами, замолк. Ярина отвернулась слушать страшилки расхотелось.
Ну ты чего? Хведир подошел ближе, присел рядом. Мало ли что лапотники эти болтают! Темные они!
А ты светлый! огрызнулась девушка.
Ну, не такой уж светлый, развел руками парень. Но байкам этим не верю. Если и есть что-то необычное, то это не черти и не призраки, а тонкие энергии, которые наш мир окружают. Про то и блаженный муж, учитель мой Григор Варсава, писал
Страх вновь спрятался, и Ярина внезапно почувствовала, как смыкаются веки. Сон только и ждал перед глазами поплыли странные серебристые нити, закружились, сплетаясь в пушистые коконы. Уж не тонкие ли это энергии, о которых Григор Варсава толковал?
* * *Ярина! Проснись, Ярина!
Девушка открыла глаза. В зале светло, сквозь окошки белеет утро. Кажется, она так и заснула сидя. Вот и покрывало: не иначе Хведир догадался укрыл.
Ярина! Голос парня звучал странно. Батька Батька погиб!
Что?!
На полу мокрые следы; на плечах Хведира кожух. Наброшен наскоро, даже на крючок не застегнут. В глазах под толстыми стеклами ужас.
Батька Погиб батька. И все погибли
Мой Мой отец? И сотня?
Почему-то сразу же подумалось об отце о сотнике Загаржецком. С Дуная давно не было вестей, а какие и приходили не радовали.
Парень вздохнул, качнул головой. Дужка окуляр сползла с уха.
Мой батька Лукьян Олексеич. И все, кто с ним поехал. В Хитцах. И село Погинуло село
Ярине показалось, что она все еще видит сон страшный, тягучий. Хорошо бы проснуться, поскорее проснуться!..
Проснуться не получалось.
Юдка душегубец
Я скинул окровавленный жупан прямо на пол и взглянул на руки. И здесь кровь но не моя.
Чужая.
На шаблю и смотреть не стал: хоть протирал снегом, а все равно чистить и чистить!
Хотелось упасть, как был, прямо в сапогах, на лежанку и провалиться в черную пустоту. Как хорошо, что мне никогда не снятся сны! Там, в темной пропасти, я недоступен ни для пана Станислава, ни для тех, кого встретила моя шабля за эти долгие годы, ни для всевидящих Малахов.