Гриня передернуло. Он поднял голову, прислушался; в хате было тихо. Ребенок, насытившись, спал.
В степи тоже был кулеш, чумацкий, с салом; сало было настоящее, старое, темное, с запутанными ходами червячков. А иногда попадался живой «хробачок», и седоусый Брыль балагурил, что без живчика и сало не сало.
Заскулил на привязи Бровко, зазвенел цепью. Гринь тупо смотрел на свои ладони.
Идти к Оксане?
Куда идти? Была бы гадалка пошел бы к гадалке.
К матери на могилу?
Ох и красавицей была мать! Ох и ревнивый же был отец Ох и бегал же за матерью по двору с кнутом, Гринь помнит.
А тем временем мать никогда не смотрела на сторону. И отец, напившись пьяный, каялся, говорил, что всему виной бесстыжие хлопцы и мужики, которых так и тянет к Ярине, будто медом здесь помазано. А Ярина не виновата, нет
Куда идти?
Гринь вернулся в дом.
Младенец спал, причмокивая губками, рядом в пеленках лежал медальон на слишком длинной цепочке. Гринь не раз порывался его снять еще задушится дите!
Порывался но так ни разу и не попробовал. Будто удерживало что.
* * *Выдь, чумак. Поговорить надо.
Заходите в дом, окажите милость.
Гринь не рад был увидеть у ворот дьяка. Сам не знал, почему так нехорошо сделалось на сердце; дьяк усмехнулся, глядя в сторону:
Не ты выйди, чумак.
Гринь цыкнул на Бровка и вышел, притворив за собой калитку. И сразу же увидел, что в конце улицы ждут, спрятав руки в рукава, соседи ближние и дальние, всего человек десять.
И вздрогнул, потому что среди собравшихся был и Оксанин отец.
Ты хлопец хороший, чумак. Батько твой был хороший мужик. Хоть в бедности, а на церковь жертвовал А за мать молись. Молись, Гриня И, чтобы грех не растить, чертененка надо того экзорцировать. Беса, то есть, выгнать обратно в преисподнюю Жив-то чертененок?
Жив, сказал Гринь, чувствуя, как мороз дерет по спине.
Дьяк скрипнул снегом, переминаясь с ноги на ногу:
Грех, Гриня.
Гринь сглотнул:
Знаю, что грех Что мне, не кормить его? Орет
Грех, повторил дьяк, глядя в сторону. Напасти на село пойдут Недород а то и вообще засуха. Как в тот год, когда твоих-то Бог прибрал. Помнишь?
Гринь и рад был забыть.
Кормилица-нива почернела тогда и пожухла; выехав на жнива, семья долго смотрела на мертвое поле. Отец бродил, выискивая хоть зернышко, плакал Зимой продали все, что было. Весной стали помирать двое Гриневых братьев, сестра, последним ушел отец, и не от голода даже от горя.
А в том году, Гринь не узнал своего голоса, какой был грех?
Дьяк посмотрел сычом:
Не все знать положено Может, тоже какая-то баба втайне бесененка прижила. Или девка с перелесником согрешила. Или еще что Столько народу повымерло страх Ты, Гринь, не сомневайся. Давай бесененка мы уж придумаем, как с ним
Убьете? тихо спросил Гринь.
Дьяк поморщился:
Не зыркай тоже, поди, не звери. Сказано эк-зор-цизм!
Слово было нехорошее. Каленым железом веяло от слова, железной цепью да горючим костром.
Гринь молчал.
Что смотришь, чумак? Люди собрались давай, неси чертененка.
Брат он мне, сказал Гринь и сам подивился своим словам.
Дьяк разинул рот:
Что-о?!
Гринь молчал, испугавшись.
Ты, чумак ты смотри. Дело серьезное. Коли недород случится тогда уж бесененка жечь поздно будет Дождешься, что хату тебе подпалят. Вместе со всем Слышишь?
Гринь сглотнул:
Никак угрожаете мне?
Дурень, дьяк сплюнул. Дурень, дурень Дурень! Грозить тебе Против села пойдешь? Против совести пойдешь? Твой же батька в могиле перевернется хоть и так уже, поди, переворачивается Дурень!
Народ в конце улицы переговаривался все громче. Подступал ближе Гринь увидел среди соседей уже и Касьяна, и Касьянового отца, который о чем-то толковал с отцом Оксаны.
Подумать надо, сказал Гринь шепотом.
Думай, неожиданно легко согласился дьяк. Знаю, хлопец ты умный и придумаешь хорошо. Как придумаешь, приходи. А не то, гляди, сами к тебе придем.
Гринь повернулся и ушел в дом не попрощавшись, против вежливости, не поклонившись людям.
Ему смотрели вслед.
Брат.
Гринь всегда был старший, самый старший, братишки ковыляли по двору, сестра орала в корзине, родителей не было весь день, надо было качать и баюкать, до хрипу орать колыбельные, вытаскивать неслухов из собачьей будки, вытирать сопли, лупить хворостиной, снова вытирать сопли, утешать В сердцах отлупив меньшого братишку, Гринь уже через несколько минут раскаивался, ему жаль становилось маленького, ревущего и несчастного, он с трудом поднимал брата на руки, тот обхватывал его за шею и тыкался мокрой мордочкой в щеку.