Меня расстрелять?! За что, батоно?!
Как за что? Во-первых, ты вор, во-вторых, гарем себе из артисток устроил, в-третьих, не способствуешь нашей победе над врагом.
Прости меня, Иосиф, прости ради Бога. Последний раз прости, да я из шкуры вылезу, клянусь мамой, да будь я проклят со всем своим родом!
Ну ладно, прощаю последний раз, но приговор пока будет условно. Посмотрим, как будешь работать дальше. А еще, мы посоветовались с товарищами и решили амнистировать Православную Церковь. Что, ты удивлен?! Стой! Не падай! Записывай: значит, из заключения выпустишь всех церковников с предоставлением им помощи питанием, деньгами и проездом. Откроешь по всей стране храмы Божии и как-то благоустрой, чтобы там началось служение и молебны за победу русского оружия. Откроешь также семинарии. Ты меня понял, Берия? Почему? Что почему?! Так надо!
Доставь ко мне срочно митрополитов Сергия (Страгородского), Николая (Ярушевича) и Алексия (Симанского). За ним надо послать самолет в блокадный Ленинград. Из тюрем и лагерей свези в Москву всех епископов. Будем на Соборе выбирать Патриарха Всея Руси.
Уже с раннего утра по всей стране работала правительственная связь «ВЧ», по всему Северу, Сибири, Магадану и Дальнему Востоку бешено стучали телеграфные аппараты, отдавая приказы в разветвленную сеть ГУЛАГа об амнистии и срочном освобождении всех церковников. По начальству был большой переполох. Никто из них не мог понять, к чему бы это? Но имя диктатора и его правой руки Берии, подписавших приказ, приводило их в трепет и покорность. На европейской части Союза уже вовсю цвело лето, а здесь, в сибирской глухомани, еще лежал снег и по ночам трещали морозы. Двукрылый биплан У-2 ранним утром приземлился лыжами на искрящийся на солнце снежный наст и подрулил к самым лагерным воротам. Выбежавший без шинели начальник лагеря угодливо помог сойти с откидных ступенек тучному правительственному курьеру в ранге полковника госбезопасности и повел его в лагерную гостиницу. Важный посланник, отдуваясь, повалился на старомодный клеенчатый диван и сразу затребовал чаю с коньяком. Пока он с блюдечка схлебывал кипяток и пил коньяк, из барака привели заключенного. Это был высокий, истощенный голодом, болезнями и непосильным трудом старик. У него было серое изможденное лицо, без бороды, с обвисшими щеками и морщинистой шеей. Он снял арестантский колпак и прислонился к косяку двери. На его ветхом ватнике был нашит номер: «В 1977е-103».
Ну что, папаша-архиерей, поедем в Москву? отхлебывая кипяток, спросил его энкавэдэшник.
Заключенный вздрогнул, помолчал и тихо ответил:
Я в таком виде никуда не двинусь, тем более в Москву. Поеду только в архиерейском облачении.
Ах ты, мразь! Да ты еще фордыбачить, да я тебя в ледяном карцере сгною!
Начальник лагеря поспешно нагнулся к уху посланника и зашептал:
Напрасно вы так, товарищ полковник. Это не простой архиерей, а профессор-хирург с мировым именем. Лично известен самому. Так что вы с ним поаккуратнее.
Посланник поперхнулся чаем и долго кашлял, посинев и налившись кровью.
Пусть составит опись своих поповских мундиров, прохрипел он.
Вызвав летчика, полковник отдал ему приказ лететь в областной город и добыть там архиерейское облачение со всеми причиндалами на шею и посох в костюмерной областного драмтеатра.
А меж тем усилиями всемогущего наркома внутренних дел Лаврентия Берия, к столице неслись поезда и летели самолеты, свозившие из ссылок, лагерей и тюрем архиереев и священников. Но, к сожалению, к тому времени в наличии таковых оказалось немного. Изъятые из музеев и костюмерных духовные облачения висели на этих истощенных людях, как на вешалке.
Из блокадного Ленинграда на скоростном военном самолете доставили в Москву митрополита Алексия (Симанского). Всех архиереев и митрополитов собрали вместе в московской гостинице средней руки. Перепуганные старцы сидели за столом, уставленным невиданными и давно забытыми кушаниями и напитками. Там на узких фарфоровых посудинах лоснились янтарным жиром звенья отварной семги, толпились вазочки с кетовой и паюсной икрой, они перемежались с разнообразными рыбными салатами и другими гастрономическими премудростями. Не обидели старцев и вином, которое тоже здесь стояло в изобилии. На бледных лицах служителей культа были недоумение и страх. Им ничего не объясняли, но обращались вежливо и предупредительно. Особенно был шокирован этим изобилием митрополит Алексий, доставленный из блокадного Ленинграда. Он боялся вкушать эти великолепные яства после долгого голодания, чтобы ему не умереть, а съел только маленький бутерброд с паюсной икрой и выпил стакан чая. Митрополитов Сергия, Николая и Алексия служитель препроводил в отдельный номер и предупредил, что сегодня вечером им предстоит встреча с диктатором. Они боялись комментировать это сообщение, так как знали, что здесь все прослушивается.