Последний раз он приезжал специально к этому камню в тридцатом году, во время «водных бунтов». Но и тогда, долго-долго просидев около него, разглядывая едва видимые на нем буквы, он все же не нашел для себя убедительных доводов сделать то, для чего оказался здесь теперь.
Вспомнились слова, сказанные когда-то его дедом Иваном: «Был бы я гений или герой» и про себя подумал: «Что ж, вот я признанный гений, а коли удастся то, что делаю, то буду считать себя и героем Ты бы понял меня, дед»
Вцепившись в камень, старик принялся толкать его наверх по склону. Камень был тяжелый, время обточило его поверхность, рукам было не за что ухватиться. Кое-где холм оголился до блестящей гранитной породы, и в тех местах ноги беспомощно скользили, не находя опоры на хлипких кустиках травы, не в силах удержать тяжесть человека, помноженную на груз, который он тащил. Чуть не сорвавшись, старик вовремя подхватил камень, но все же сильно отдавил кисть левой руки и в который раз пожалел, что не захватил с собой прочной веревки. «Сизифов труд», застучало в голове. А если все напрасно, и я повелся на наивную детскую мечту?..».
Внезапно послышался шум реактивного ранца. Старик знал, что по дороге ездят теперь редко, хотя само направление оставалось довольно оживленным до двух-трех летунов за день. Старик распластался, прильнув лицом к согретой солнцем скале. Человек пролетел мимо знать, старик ему был не нужен. Почему-то всплыло в сознании лицо жены. Теперь она уже встала с постели, сходила в душевую. В какую кожу там облачилась седьмую или, может, пятую? В пятой визуализация похуже, но зато она к телу приятней. Выйдет и тут засветится его записка Как жена это переживет?.. Расплачется, конечно Э, нет, нет у него права раскисать!
Маленькая передышка и снова толкание камня! Вверх, вверх, вверх! А склон все-таки высокий. А лет-то уж перевалило за семьдесят! Сердце от волнения и усилий скакало по грудной клетке, как сбесившаяся белка в колесе.
И вот показался пологий край дороги. Последним усилием старик вытолкал камень, убедился, что он держится наверху, и выполз сам. Рубаха вымокла, брюки порвались. Он предполагал это. Так и случилось, воображение никогда не обманывает. Старик оперся на руки, бессильно свесил гудевшую голову. Ритмичные сердечные удары били в диссонанс с раздольным шумом крон могучих сосен, окружавших этот отрезок забытой дороги. Со стороны заброшенного еще в конце тридцатых годов водозаборного пункта, дряхлевшего на почти пересохшей старице, ветер гнал над головой невеселые серые облака к не видимому за лесом городу.
Что вы делаете, профессор?
Старик невольно вскрикнул и обернулся на голос. Плечистый, совсем молодой мужчина, которого уже никак не хотелось назвать парнем, облаченный в защитный костюм-хамелеон, почти сливался с пасмурным сентябрьским небом. На боку у него висел небольшой бластер, за спиной авиаранец. Все-таки прилетел. Как же он неслышно подобрался? Понятно профессионал.
Зачем вы здесь, профессор? повторил он вопрос, обращаясь к старику.
Отдыхаю, все еще тяжело дыша, сказал профессор. Не ожидал увидеть именно тебя, Грег. Впрочем, конечно, следить за мной проще всего собственному внуку.
Не следить, а охранять, Молодцеватый сотрудник спецохраны сверлил старика ироничным взглядом: А почему профессор Русевич, академик четырех академий, лауреат всех известных премий отдыхает, ворочая камни в провинциальном захолустье?
Для кого захолустье, я для меня родина! запальчиво крикнул профессор.
Да, мы это знаем, невозмутимо проговорил Грег, демонстративно игнорируя возмущение старого профессора. Как же принадлежность к силовой касте сразу позволяет так высокомерно произносить это «мы» даже разговаривая с собственным дедом! Когда же он проморгал своего внука? А разве он им когда-то интересовался? Он всегда был занят наукой. Спасал человечество! Спасал? Разве? Или все же искал славы?
Профессор постарался сказать как можно более спокойным голосом:
Врачи рекомендовали мне физические упражнения.
Это прозвучало как издевка.
В вашем доме замечательный спортзал с бассейном.
Но я не дома
Грег уже давно не звал деда «дедушкой». Только официально-отчужденно: «профессор Русевич». И не только потому, что дед был важным человеком в государстве и в мире. Родственные пути деда и внука давно разошлись, еще когда дочь Русевича и ее супруг официально стали поддерживать движение «водных бунтарей», отчего она чуть не села за решетку, а муж погиб в столкновениях с полицией. Русевич тогда подключил серьезные связи, и она отделалась ссылкой в Бразилию, из которой, впрочем, вернулась уже давным-давно, пятнадцать лет назад, когда все стихло. Ну, а ее малолетний сын тоже по протекции Русевича-старшего был отдан в спецучилище, готовящее «слепцов». Попавший туда уже не нуждается ни в родных, ни в близких. Мать так и не встретилась с сыном после возвращения. Жила вдали от мегаполисов, тихо и незаметно, ни о чем не спрашивая. Русевич тоже не ехал к ней репутация дороже но через доверенных людей удаленно следил за ее жизнью. Выросший Гриша стал честным служакой, выполняющим свой долг как его тому научили другие «слепцы». Вряд ли Русевич хотел такого будущего для внука, но альтернативой полицейской службе для него был только уход от беспризорника в бандиты. А тогда неминуемая скорая гибель.