Чаще всего, я слонялся либо на нашем склоне, где стояла лачуга, либо на соседнем. Сашка однако ходил дальше, как по самой балке, так и переходил ближайшие хребты, словно все время пребывал в поисках выживших людей. Иногда он уходил на день, хотя неизменно возвращался к вечеру. Я знал, что сразу за нашей горной грядой и следующей за ней соседней, в узком урочище, есть дорога. Та самая по которой когда-то нас сюда привел папа. Именно по этой дороге Сашка и хотел отправиться в ближайший хутор на разведку, пугая меня самим уходом и возможным очередным исчезновением в никуда.
Видимо, потому как я боялся того разговора, стараясь от него скрыться долгое время Я запомнил его до мельчайшей детали Так помнят, что-то очень важное, что невозможно забыть Ярчайший всплеск воссоздающий не только сам разговор, но и запах, краски произошедшего момента.
Потому в памяти не просто всплывает, а, прямо-таки, в четкости воспроизводится слегка объятая желтым цветом листва леса, и проникающие через ветви деревьев все еще золотые лучи солнца, подсвечивающие зелень травы так, что, кажется, и сами ее кончики на концах сияют побуревшими капельками. Пряный запах витает вокруг, очевидно, оставленный сорванной и смятой моими пальцами травы, и назойливо поет с ближайшей ветки какая-то птичка, выводя свое «цити-цити», в том растягивая последнюю букву. Брат стоит напротив меня, крепко удерживая за плечи. Его смуглая кожа словно переливается в сиянии света красноватым отблеском, вроде он ее перед разговором чем-то намазал, а скуластое лицо с квадратной челюстью, как и сам раздвоенный на кончике подбородок, покрытый вихрастой короткой щетиной, легонечко вздрагивает, особенно когда он перекатывает желваками. Пожалуй, и прямой нос Сашки с острым кончиком и тонкие губы чуть колеблются от волнения. Брат выше меня головы на три, он все еще широкоплеч, даже после пережитых невзгод, а руки его крепки и сильны, мне не вырваться, хотя я и пытаюсь, отворачиваю голову, закрываю глаза, едва сдерживаясь, чтобы не закричать, не заплакать.
Максим, послушай меня братишка, негромко говорит Сашка, и я слышу его сиплый, приглушенный голос Охрипший не от болезни, а от волнения. Надо, чтобы я сходил на хутор Два-три дня не более того и я вернусь Я уверен, что там есть люди Да и, вообще, неизвестно, что случилось с людьми, может все живы, а мы сидим в этих горах, не зная о том.
Живы? голос мой в отличии от брата звучит высоко, слегка даже повизгивая, будто еще секунда и я сорвусь на крик. Живы я открываю глаза и сразу упираюсь в Сашкины. Уголки глаз брата слегка приподняты, точно он удивлен чему-то, а карие с зелеными всплесками радужки созерцаемо для меня перекатывают выпуклые с золотыми боками капли слез. Тогда почему так тихо кругом, даже звери не падают о себе знать? Почему мы ни разу никого здесь не увидели, хотя здесь много троп? Почему не летают наши самолеты, лишь их змеи? Почему
Я не могу тебе ответить, перебивает меня Сашка, не давая возможности выговориться, словно боясь моих вопросов, боясь моей реакции. Ты же знаешь, не могу ответить ни на один вопрос Пока не схожу на хутор, пока не увижу людей
Тогда я тебе отвечу, сердито рычу я и начинаю трясти головой, от испытываемой боли, мгновенно меня ошпарившей при воспоминании о маме и папе. Потому как в хуторе, как и в нашем городе нет ни припасов, ни людей! нет вообще ничего я сейчас сказал Сашке то о чем мы с ним молчали все это время, боясь признаться, пожалуй, даже самим себе. И в том оставляя возможность всему, что было до вторжения инопланетян пока существовать в наших мыслях и мечтаниях.
Брат вновь меня слегка встряхивает, кажется, и не поднимая, а только мотнув назад-вперед. Потому от того движения мои излияния мгновенно сворачиваются, как и перестает качаться голова, замирая в несколько наклоненном состоянии, словно я хотел уклониться от Сашки, да не успев, окаменел.
Мы ничего толком не знаем, а потому не можем судить ни о чем, очень тихо говорит брат, пожалуй, он даже шепчет. Я плохо его слышу, практически не воспринимаю дальнейшую речь, впрочем, отмечаю движение его губ, когда-то алых, сейчас бледно-розовых, иссеченных мельчайшими синими прожилками, с легким фиолетовым налетом по самой кромке.
Ты слышишь меня, Макс? спрашивает Сашка и слух мой как резко отключился, также моментально подключается, потому я несильно киваю. Нам нужны люди. Без людей мы не выживем. Скоро зима, а в лачуге нет печки, как ее делать я не знаю. Да и сама лачуга не приспособлена, чтобы в ней зимовать, брат вновь шепет, а я завороженно смотрю на его шевелящиеся губы, мы не сделали запасов еды на зиму, нам не чем рубить дрова, нам не во что одеться То, что у нас есть из одежды, это рванье, тряпье. Мы замерзнем при первом ударе холодов, умрем с голода Мы погибнем без людей.