Моя незнакомка пошла к входу в кинотеатр: это мне и было нужно. До начала оставалось еще достаточно, можно было покурить, но я сообразил, что она может суметь купить билет еще у кого-нибудь. Подошел так, что она меня не видела.
Нет лишнего билета? спросила она спешившую мимо девушку; та мотнула головой и я сразу сказал:
Есть один лишний, и она сразу повернулась ко мне. Еще несколько человек бросились, пытаясь опередить ее:
Мне, мне продайте!
Продан, продан уже. Идемте, там мне отдадите деньги а то билет сейчас вырвут. Она благодарно посмотрела на меня.
Когда сели, протянула мне рубль.
Потом: у меня нет сдачи, соврал я.
Журнал был интересный «Иностранная хроника», а сам фильм черт те что. Я в середине не выдержал, сказал:
Да: о-очень жалостливый фильм!
Разве? сразу откликнулась она.
Весьма: жутко жалко себя, дурака, что попал на такой. Шуточка довольно затасканная, но сработала она засмеялась:
Правда: чушь!
Дикая! Едва ли дальше может быть лучше. По-моему, стоит уйти. Вы как? Она кивнула. Пригнувшись, выбрались из ряда.
Сколько я вам должна? спросила она на улице.
Да, по-моему, я вам теперь должен за такой.
Но
Да все равно, у меня нет сдачи. Извините, что у вас за книга? прикинулся я: отлично видел, что «Воспоминания современника» Прахова, которую читал давно еще.
Она протянула мне книгу, и я сделал вид, что с интересом просматриваю ее.
О, о художниках, расписывавших Владимирский собор в Киеве. Интересно! Собор потрясающий.
Вы его видели?
Да. А вы?
Нет, к сожалению! Очень неплохо: то, что надо на эту тему я могу говорить таки неплохо.
Как раз перед командировкой в Киев я нашел в библиотеке «Соборъ Св. Владимира въ Киеве», дореволюционного еще издания, и выписал оттуда, кто что там расписывал. С блокнотом, где были эти записи, потом ходил по собору и давал пояснения таким же, как я: никаких путеводителей там не было.
Один из подошедших к нам оказался церковным старостой собора: подарил мне фотографии запрестольных росписей их могут видеть только священники и убирающие в алтаре.
Красивый он?
Очень. Даже когда там полумрак: очень впечатляет. Только мозаичное изображение Богоматери с Младенцем, из-за того, что в соборе оно на золотом фоне, по-моему, сильно уступает в выразительности его же живописного в Русском музее на черном фоне, оттеняющем идущий от нее свет.
Да? она явно с интересом слушала меня. И я воспользовался этим предложил пойти в Пушкинский музей либо в Третьяковку. Она сразу выбрала Пушкинский.
А вы пешком ходить любите? Можно дойти пешком по бульварам.
Конечно: погода чудесная.
Мне казалось, бульвары долго будут тянуться один за другим. Увлекшись разговором, я незаметно перешел на свой привычный темп. Заметил это уже у Никитских ворот.
Не загонял я вас?
Нет еще, она улыбнулась.
Если опять побегу, скажите «тпру».
Ну что вы!
Учтите: другого выхода нет.
Тогда, может быть, скажу, она снова улыбнулась.
Сегодня погода настоящая летняя, и в музее не слишком много народа. Начинаем осмотр с самого начала с Древнего Египта. Последнее время я все больше предпочитаю его искусство греческому: оно кажется более выразительным, несмотря на условность поз мне созвучней плавное изящество линий египетских фигур и, особенно, легкие улыбки женских лиц. И что-то общее с ними я вдруг обнаруживаю в улыбке моей спутницы.
Когда она улыбается, в ее карих, почти одного цвета с ее волосами, глазах мягко вспыхивают теплые искорки. Вообще она очень сдержанная, воспитанная. Только улыбка главным образом, глазами. И рот, немного большой, со слегка выпяченной нижней губой и чуть крупноватыми зубами, очень выразительный выдает движение ее мысли и чувства. Та же грациозность и внутреннее изящество фигур древних египтянок.
Мы говорим очень мало, ходим и смотрим. В следующих залах она внимательно рассматривает каждую картину как я когда-то. Теперь мне здесь все знакомо: я обвожу глазами зал и задерживаюсь лишь у самых любимых картин, поджидая, когда она подойдет ко мне.
Вам эта нравится?
Я молча киваю. Она небольшая «Младенец Христос» Сурбарана. Ребенок лет четырех отнюдь не херувимчик: не очень-то красив, в длинной рубашке из грубой ткани, прямые не чесаные волосы. Явно дитя совсем простых, бедных родителей. Но эта улыбка и какой-то теплый свет, исходящий из маленьких лучистых глаз, руки, протянутые вперед. Что он хотел сказать, испанец Сурбаран, изобразив маленького Христа таким? Что каждый ребенок это Христос, в том лучшем понимании, что вкладывалось в его образ, пусть даже ребенок этот и некрасив, прост и беден? Он, должно быть, любил их детей, этот художник.