Пошел ее будить. Она мотала головой, не желая просыпаться. Да и я, грешным делом, больше глядел на ее не прикрытые прелести, чем старался растормошить ее. Чуть не соблазнился снова улечься с ней, но вовремя вспомнил про картошку, убежал на кухню и оттуда услышал, что она встала. Тогда поставил еще одну сковородку: жарить антрекоты.
Через несколько минут она вышла, накинув халатик, на кухню. Подошла ко мне, поцеловала еще чуть липкими губами:
Хороший ты мой!
То были наши первые дни.
Для разгона это был самый, можно сказать, кусок воспоминаний. Я внутренне даже смог чуть взять себя в руки. Во всяком случае, когда Оля что-то сказала, я сразу ответил ей, хотя почти тут же забыл, что она мне сказала, и что ответил я. Но, кажется, я даже улыбнулся, когда говорил.
3
И снова ушел в себя, свои воспоминания. О тех нескольких буквально бешеных днях.
Я проснулся.
Проснулся оттого, что нечем было дышать. Весь покрытый липким потом. Сердце бешено колотилось, раскрытым ртом я хватал воздух. Рядом тихонько посапывала Фаина, руки которой только что мелькали перед моим лицом в кошмарном сне, от которого я очнулся.
Снилось мне, что весь я внутри вязаного шерстяного кокона. Мелькают руки Фаины со спицами, и мне становится все мягче и теплей. Шерсть пушистая, и пестр узор. А она все вяжет и вяжет, и кокон становится плотней и тесней: я не могу двинуть ни рукой, ни ногой. Спицы мелькают быстрей и быстрей, уже обвязан рот, жутко душно, и невозможно дышать крик мой тонет в шерсти. Остались только глаза, спицы мелькают, и скоро ничего не будет даже видно: все кончится. Я сделал судорожное движение: успеть освободиться от кокона, и проснулся.
В комнате, действительно, буквально нечем было дышать: форточка снова была закрыта. Лежавшая рядом женщина казалась страшной, как и нестерпимое тепло, испускаемое ее телом через ночную сорочку.
Преодолевая сердцебиение, я сел и как только оно чуть утихло, пошел на кухню. Долго пил из крана холодную воду. Потом открыл настежь форточку и жадно дышал свежим воздухом.
Появилась Фаина: я, видно, разбудил ее, когда открыл кран. Сразу же исчезла и через мгновение поставила передо мной тапочки:
Простудишься! Что с тобой?
Ничего! Иди ложись, не очень-то любезно ответил я.
Может, нужно что тебе?
Нет! почти крикнул я: чувство раздражения переходило в глухую злобу. Чтобы не сорваться, заперся в туалете.
Вылез, когда стихли ее шаги. Свет на кухне горел, и на столе лежали мои сигареты. Жадно закурил, но благодарности к ней, все равно, не чувствовал. К счастью, она не появлялась. То ли уснула, то ли боялась потревожить меня. Во всяком случае, не мешала. Курить и думать.
Вообще-то, она никогда не мешала мне ни курить, ни думать почти всегда молчала, занятая чем-то: готовкой, уборкой либо своим любимым вязанием; ждала, когда я заговорю с ней. Старалась без слов угадать мои желания, чтобы, так же молча, их моментально выполнить. Не мешала, но я только курил не думал: почти все время, когда не спал, находился в лениво дремотном состоянии. Только мысль о произошедшем, о моем ребенке всегда была со мной. Но и она, наконец-то поутихла, резкая боль ее притупилась: будто уже подсохла, покрылась тоненькой пленочкой открытая рана.
Наверно, благодаря тому, что много спал. После обладания ею, казалось, вопреки приходившему ощущению бодрой свежести, незаметно и быстро засыпал и это было самое большое благо, которое я получал. Остальное приносило только разочарование: тело мое продолжало ждать привычных ощущений тела Леры, и никакого другого. Акт длился отвратительно долго, и чтобы завершить его, приходилось всячески напрягать воображение.
Сонно-дремотному состоянию способствовал и алкоголь бар купленной «стенки» она набила до отказа бутылками, содержание которых в иных случаях помогало справиться с обычными моими тоскливыми мыслями. А несколько раз и с вдруг пробудившимся раздражением, вызванным ею. И я лез тогда в бар, наливал на донышко бокала коньяк, ром или ликер: посасывал маленькими глоточками жгучую жидкость: легкий туман обволакивал мозг, и она уже казалась мне ничего я отмякал и звал ее. Потом засыпал.
И вот, наконец, проснулся: видимо, отоспался уже. Голова была совсем ясная: сна ни в одном глазу.
Ночь за окном, темная. Ложиться нет, конечно. Сигарет хватит до утра: не придется идти за новой пачкой, доставать из бара их запас там же, где и бутылки со спиртным.