Сиренивова
Я каждый день смотрю в твои глаза,
И каждый раз боюсь поймать себя на мысли,
Что не успею вдруг чего-то рассказать
Или слова внезапно в воздухе зависнут.
Я каждый день держу твою в своей руке,
Теряется значение всего. Бесповоротно.
От сумасшествия вишу на тонком волоске,
И, кажется, сорвусь вполне охотно.
Ловлю я каждый шорох, шепот, вздох,
И каждое движение ненароком.
Ты шепчешь что-то я уже оглох.
Дотронешься ударит, к черту, током.
Я провожаю тебя взглядом каждый день,
Боясь, что не увижу завтра снова.
Вдали грохочет гром, цветет сирень,
И я все тот же глупый мальчик Вова.
И каждый раз стою и жду твои глаза,
И каждый раз ловлю себя на мысли
Мне нужно тебе что-то рассказать.
Вот только есть ли в этом смысл?
Город-сплин
Я брожу по сонному Питеру,
По задворкам холодной Невы,
В вязаном старом свитере,
Не боясь потерять головы.
На краю у Дворцовой площади,
Ранним утром, пока тишина,
Еле слышно прошу я: «Господи!
Поскорей бы уже весна».
У ворот Петропавловской крепости,
Под ворчанье старушки невы
Пару стопок для пущей смелости,
Не боясь потерять головы.
Мы бродили ночами по Питеру,
И в метель, и в жару, и в дожди.
С одним на двоих свитером
И сердцем большим в груди.
Мы уверены были в будущем,
Ты из Питера, я из Москвы,
Мы любили под звуки бушующей,
Часто ворчливой Невы.
И теперь я брожу по Питеру,
Роюсь в памяти наших мест,
Мы подобны Венере с Юпитером,
Далеко. Нужно ставить крест.
Глубоко. На задворках сознания,
Под ворчанье старушки Невы
Я вспоминаю признания,
Что тебе не сказал. Увы.
Пару стопок для пущей смелости,
До вылета пару часов,
Я клянусь тебе в вечной верности,
Обещаю вернуться еще.
Пролетариат
Все звери отныне (а точней, с сентября)
Согласно Указу лесного Царя
Обязаны сдать по шестнадцать рублей
На новый коттедж для Царя всех зверей.
Житель лесной не понял расклада:
Зачем на коттедж? Да кому это надо?!
Потише, потише! Благие же цели!
Да как же благие?! Мы месяц не ели!
Да скоро за снег будут требовать деньги!
И катится вниз весь царский рейтинг.
Мы зиму в берлоге обязаны спать,
А Царю подавайте печь и кровать?
Так не пойдет! решили всем стадом.
От такого Царя избавиться б надо!
Импичмент! И свергнуть беспрекословно!
Нынче ведь жечь революции модно.
Решились! Собрали народное вече.
Явкой высокой сбор был обеспечен.
Пришли. Все молчат. Слово взял Волк:
Че делать с ним будем?
И смолк.
Посыпались версии слева и справа,
Кто за войну, кто за отраву.
Да будьте ж, людьми, хоть вы и не люди,
Мы звери, давайте зверями и будем.
А зверь, как мы знаем, дикий народ
Решили Царя утром на эшафот.
Долго судачили: как приведут?
Смогут ли? Смогут. Найдут ли? Найдут.
Утро. Над лесом проснулось светило.
Лесного Царя шумом вдруг разбудило:
Выходи же, ворюга! Глаза покажи,
Перед народом слово держи!
Чего это вдруг коттедж нужен стал?
Ты, что, заболел? Или просто устал?
Так от конторы ниче ж не осталось,
Царь начал давить на народную жалость.
А ничего, что скоро зима?
И нам бы самим пополнять закрома,
А не в казну деньжата нести!
Хорошо! Понижаю до десяти!
Часть толпы от счастья чуть обомлела
Но для приличия уйти не посмело.
Хоть десять, хоть пять! Хоть пару монет!
Ни того, ни другого давно уже нет.
Обещаю: что после окончания стройки
В округе лесной проведу «перестройку».
Устроим «хрущёвскую оттепель», люди
И демократию чествовать будем.
На Рождество, чтоб жилось веселей
Я каждому выдам по пять тыщ рублей.
Будем строить в кредит новые норы,
В судАх разрешать все сложные споры.
А вообще, создадим-ка один документ,
Чтоб не Царь теперь был, а Президент.
И выберем вместе Президента зверей
(Но помните все про пять тыщ рублей).
Толпа осчастливилась! Надо же, диво!
Все так идеально и, вроде, красиво!
Ладно. Живи. Проверим попозже!
Не получится? Что ж, храни тебя, Боже!
Все звери отныне (а точней, с сентября)
Каждый месяц сдают по четыре рубля,
Царь жив, его свита тоже здорова.
Что значит сила лестного слова.