Ты, в общем Эмка, если кто тебя в общем, дело будет иметь со мной.
Эмка испугалась разливающейся в ней нежности к этому парню, забрала у него свою руку и неуверенно как-то проговорила:
Мальчики, пошли в сад что ли, посмотрим.
А и вправду, на воздух, на свежий воздух, встрепенулся Николай, и друзья двинулись к выходу.
Сад был небольшой, соток двадцать, но тенистый, с ухоженными лужайками. Раб-садовник обычно начинал свою работу в нём после полудня, ближе к вечеру, а перед заходом солнца поливал и траву, и деревья.
С гор спускался слабый прохладный ветерок, солнце едва поднималось над морем за городом, но уже слепило глаза в полную силу. Николай услышал гул самолета и увидел, как тот набирает высоту над морем и входит в солнечный диск.
Ахмед к нам полетел.
Он оглянулся. Эмка с братом стояли, привалившись спинами к деревьям, стоящим метрах в двух друг от друга, и разговаривали.
Так, ну пошло дело.
Он походил ещё вокруг «голубков», его просто не замечали. «Ну и» подумал Николай, и, так и не решив, к богу, к черту или ещё куда их послать, вздохнул и пошёл в «нумера», подремать на тахте. Уже выходя из сада, он чуть не столкнулся с высокой рабыней. Собственно, высокой она была по сравнению со здешним народом, а так, самый распространенный женский рост для Волжской России.
Гюльчетай, открой личико, пошутил он над ней, поскольку голова её была закутана в платок, и край его, прикрывавший всё лицо, кроме узкой прорези для глаз, она придерживала рукой.
В общем-то, пошутил он так, походя, но рабыня остановилась. Пришлось остановиться и Николаю, и выслушать её журчащую речь, которую она произнесла низко поклонившись. Из всего ею сказанного он, как и весь гарнизон форта, осваивающий местный тюркский диалект, понял только «былымыр» не понимаю.
Не понимаешь, значит, бедолага? Ну пойдем, там у нас толмачка есть, которая тебя враз поймет.
Было что-то в её журчащем голосе привлекательное, и потом Николай со злорадством подумал, как он сейчас испортит идиллическую беседу «голубков». В общем, и так, и так ему расхотелось идти на тахту.
Рабыня опять что-то прожурчала, поклонилась и пошла было за Николаем, но наткнулась на его спину. Того вдруг обожгло. Он повернулся, ему показалось, что это голос Любы. Он не мог забыть ту самую Любу Кошкину, которая несколько дней жила на барже. Он всё понимал: замужем, любят они друг друга, счастливы, но забыть не мог. И вот, её голос.
Как тебя зовут? Ады ня? Меня Коля, прижал он руку к своей груди, а тебя? показал он на неё.
Нино.
Нина, значит, обрадовался чему-то Николай и махнул рукой, ну, пошли.
Рабыня пришла пригласить Эмку на завтрак в гарем.
Эмм, попроси её открыть лицо, обратился к Мамедовой Седенко-старший.
Эмка улыбнулась и перевела его просьбу. Нино оглянулась по сторонам, отступила в нишу под ветви тутовника и убрала с лица край платка, глядя прямо в глаза Николаю с каким-то не то отчаянием, не то решительностью.
Ох, выдохнули удивленно оба Седенки.
Люба! воскликнул Сергей.
Не может быть, хрипло прошептал Николай.
Нино снова закрыла лицо и в щелочку для глаз продолжала наблюдать за реакцией братьев.
Прибежал мальчишка раб и то же стал звать их трапезничать. Времени и возможности поговорить с Нино сейчас не было.
Пошли, скомандовал Николай.
По дороге из сада он наказал Эмке, чтобы та позавтракала в гареме, а потом под любым предлогом привела в сад Нино.
Завтрак был очень простым: ещё теплые лепешки, которые Сергей назвал минилавашем, овечий сыр, зелень и что-то вроде холодного компота из сухофруктов. Наскоро проглотив всё, что принёс мальчишка, Николай приказал ему оставаться здесь и ждать их возвращения, а сам с Сергеем, стараясь не выдавать своего нетерпения, прошёл в сад на старое место.
Ждать пришлось долго, минут тридцать, но вот показалась Эмка, за ней и Нино с серебряным кувшином на плече.
Ещё во время ожидания Седенко-старший подыскал укромное местечко возле кустов ежевики. Там они и расселись. Место было удобное, их было возможно заметить только на расстоянии ближе пяти шагов, они же просматривали пространство в радиусе метров пятнадцати. Прежде чем начать разговоры, он определил себе, Сергею и Эмке сектора наблюдения. Потом начал:
Эмма, скажи ей, если она хочет, может открыть лицо, мы смотрим, чтобы никто не заметил.