Некоторые стихи даже поражали грубым натурализмом. «А я люблю, когда люблю, / Когда при женщине как в бане, / когда лежишь с ней на диване» или «В моей стране талантов натюрморт, / Но каждый сыт своей женой и кашей» Любимые антитезы Петра порой стали выражать банальность: «Утратив правду, мы приобретаем ложь»
Программным можно назвать стихотворение «Эпилог», почему-то помещенное в середину книги. Но даже оно начиналось резко:
Мы все начинали с затрещин,
и мало кто знал о любви
А что до ошибок
и женщин
у каждого были. Свои.
В этом стихотворении образ «Октябрьской вьюги» «на лезвиях красных штыков» мало прояснил его позицию по отношению к современной политике. Грубый материализм стал основным содержанием его творчества. Неудачными по признанию самого поэта вышли его басни для взрослых «В мире животных», вышедшие в 1998 году. Большинство басен написаны в тяжелом для понимания рваном стиле. Затем в свет вышла книжка «Про колобка и красавицу Бабу Ягу, или Шедевральное приключение Колобка во времени. Сказка для взрослых», тоже не нашедшая успеха ни у критиков, ни у читателей.
В личной жизни Петра тоже не всё было ровно. Он на какое-то время уехал в Тюмень, но пожив там недолго, снова вернулся в Сургут. Пережил ещё один развод, женился ещё раз.
Последующие книги «Завороть», «Разнолетье», казалось, продолжили обычные темы Суханова. Но самыми светлыми в них опять оказаись перепечатанные из первой книги юношеские стихи. «Кто говорит, что нет героев / тот никогда не станет им» резонно, афористично говорил Петр в стихотворении «Сибирякам». Он тепло писал о Сургуте, сургутянах. Всё же настоящих героев у него в стихах почти не появлялось, некоторые стихи посвящены реальным людям, но, как правило, им посвящался только эпиграф, и напротив, в его поэзии действовало всё больше героев социального дна: «Как много в нас фарса и фальши / расписанных на трудодни!..» («Корни»), «Он жил отвратительно тихо, / Любил только то, что имел» («Про мужика»), возникали то образ бомжа, то «Бабы Вали», живущей на вокзале.
Он признавался в том, что не может расстаться с прошедшей эпохой:
Я привязан к другой эпохе
к той, где сделан был
первый шаг!..
В ней великой или ничтожной,
но сумевшей весь мир спасти,
я застрял, словно крест придорожный
у себя самого на пути!
«Мера длины»
С горечью и отчаяньем писал в стихотворение «Встреча с двенадцатью» о любимом им некогда Александре Блоке.
Эй, товарищи!.. Мир
далеко?..
Да не видно отсюда Далече
И, как призраки, скрылись легко
словно вовсе и не было встречи.
Я кричал на пустом берегу,
как птенец, оборвавшийся с ветки
А когда рассвело на снегу
отпечатались
нервные
клетки.
И в тоже время на грани между горькой иронией и глумлением звучали его стихи о демонтаже памятника Ленину в Ханты-Мансийске:
тени, исчадья, гнилые пути!..
А впереди ковыляет устало
двадцатитонный Ильич
Впереди!..
Кажется, в некоторых стихотворениях у него окончательно пропадало чувство слова. Вот образцы такого письма:
С большим трудом
и страшным нервным скрипом
я думаю
«Тяжесть»
Или
Мы в каждом глобусе
как в морге
А в морге как в дыре Земли!..
Но всё-таки прозрения не оставляли Суханова и, наряду с явными пошлостями, он отваживался на глубокое постижение действительности хотя бы в самооценке:
А если мир весь равен бытию
и разнозначны лишь разноязычья
зачем я заблуждаюсь, что люблю,
И в чем мое ничтожное величье?..
«Кручина»
В одном из стихотворений Петр не остановился перед тем, чтобы провозвестить грядущую революцию.
Мы во власти блаженного искуса:
Всё моё!..
Нам и Бог не судья
Но доносится сверху: А выкуси!..
И опять впереди
революция
«Тема»
В последние годы перед кончиной Суханов склонялся к приятию идей Солженицина, об этом говорят и названия его книг неологизмы «Завороть», «Разнолетья» и странные окказионализмы «Похлёб», «Безвызвездье». В поздние годы, казалось, даже в выборе одежды старался подчеркнуть сходство с ним, одевался в какие-то нарочито упрощенные френчи и куртки, как у заключенных.