Хрупкие пальцы, в пятнах чернил, держали бутерброд. Женщина рассеянно жевала, записывая что-то в тетрадь. Максимилиан настаивал на совместных завтраках. Он не проводил ночи в коттедже, покидая остров после темноты, но приезжал сюда почти каждый день:
Рауфф хотел со мной поговорить Макс отпил крепкого кофе, я пообещал, что за обедом его выслушаю штандартенфюрер прилетел на озеро Фаньяно вчера. Максимилиан был занят суматохой, в госпитале. Кроме Эммы, которая вот-вот должна была родить, врачи обещали скорое разрешение от бремени, другой женщине, участнице программы «Феникс». Сведения пока оставались строго засекреченными:
Рауфф подождет, его арабы никуда не денутся, решил Макс, сначала надо разобраться с врачебными делами. Эмма, кажется, неплохо себя чувствует. Она с радостью говорит о ребенке радовался и Адольф, ожидающий кузена:
Мальчика мы назовем Отто, подумал Макс, как того, погибшего ребенка. Туда ему и дорога, проклятому отродью герра Холланда ложка стукнула о край чашки. Промокнув губы накрахмаленной салфеткой, он подвинул к себе сигареты:
Отличный завтрак, дорогая. Дети поели? глаза, цвета жженого сахара, невозмутимо посмотрели на Макса. Она ничего не ответила. Отложив ручку, 1103 поправила высокий воротник кашемирового свитера:
Сколько бы я над ней не издевался, она всегда молчит. В постели она хрипит, стискивает зубы, но молчит. Она попросит у меня пощады, обещаю он улыбнулся:
Поели, я слышу голоса, с берега. У нас трое детей, два мальчика и девочка тонкие, бледные губы 1103 слегка искривились. Максу хотелось, как следует, отхлестать ее по щекам:
Или вообще отправить в загон. Пусть с ней все охранники потешатся, вместе и по очереди. Но ведь она и тогда не сломается безмятежно достав сигарету, 1103 тоже закурила:
Еще чашку, дорогая нарочито вежливо, поинтересовался Макс, кофе сегодня отменный. На улице ветрено. Надеюсь, ты одела малышей по погоде она смотрела поверх его головы, на портрет Эйнштейна.
Макс взялся за бронзовый колокольчик, на столе. По соображениям безопасности, телефон в коттедж не провели. Дверь распахнулась раньше, чем он успел позвонить. Охранник наклонился над его ухом, что-то шепча. Поднявшись, Максимилиан, аккуратно, сложил салфетку:
Я вынужден тебя покинуть, дорогая. Служебные обязанности в передней он принял от эсэсовца серо-зеленую шинель. Максимилиан всегда приходил к 1103 в форме:
Впрочем, ее и формой не проймешь Макс взглянул на хронометр, врачи говорят, что все началось час назад. Это дело долгое, но мне надо быть рядом попрощавшись с охранниками, послушав скрежет железных ворот, он быстро пошел к зданию госпиталя.
На обед подали куриный бульон, с домашней лапшой и запеченную баранину.
В отделанной темным дубом столовой, под картинами в тяжелых, пышных рамах, царило молчание. Обергруппенфюрер заказывал вина в Буэнос-Айресе. Каждые две недели из столицы в Ушуайю, на транспортном рейсе, доставляли деревянные, заколоченные ящики, с печатями дорогих магазинов. Официально считалось, что сеньору Ланге привозят продукты, для его гостиницы. Рыбу они ловили в озере, но сеньор Алонсо, обычно встречавший груз, заезжал и к рыбакам, в городе. Зимой, из-за ветров, суденышки выходили не дальше бухты, но Петр Арсеньевич привозил в «Орлиное гнездо» устриц, и кальмаров.
Хлеб в столовой пекли свой. Максимилиан договорился о поставках из столицы, ржаной муки:
Аргентинцы такого не едят, замечал обергруппенфюрер, но для нас важно, чтобы блюда на столе были немецкими. Братство бойцов не должно терять связь с родиной в хрустальной плошке переливалась, блестела черная икра.
В «Орлином гнезде» устроили ферму, пригнав из Ушуайи коров и овец. Солдаты сбивали масло и делали домашний сыр, с тмином. Сыры привозили и на самолете, с французскими винами, банками оливок и сардин. Ветчину и колбасы тоже коптили на ферме. На отдельном участке разбили кухонный огород, с теплицами. Инженеры в «Орлином гнезде» работали отменные. В огороде вызревали помидоры, и острый перец.
Петр Арсеньевич потянулся за икрой:
Но фрукты не растут, как ни бейся. Даже для яблок слишком холодно. Партайгеноссе Рауфф привез Эмме инжира и фиников жена, как обычно, носила просторное, темное платье, туфли черной кожи, на плоской подошве. Светлые, собранные в узел волосы, блестели в туманном свете пасмурного дня.