Итак, не верю, что невыдуманная и взмечтанная романтика 20-х могла быть более полноценной, чем романтика моих, еще не потоптанных взметнувшимся стадом «слонов-перестройщиков», «негероических 70-х»
«Вы знаете пароль, настойчиво повторил Штирлиц, но я не прошу его у вас, это мелочи и игра в романтику.».
Игра в «русских и немцев», скорее. Уверен, что Штирлиц, любя езду в одиночестве по ночному Берлину и февраль, сам был романтиком, маскировавшимся под «анти» такого. Может, потому и переиграл «неромантика» Мюллера. Романтик, он, как всякая истинная женщина, дополнительный орган слышания внутри себя имеет.
Что есть «романтика», понять непросто и потому, что у каждого времени она неповторимо своя.
«Вы говорили о работе, о работе писателя.., по дороге к отелю, как говорится, в тему напомнил провожавший меня переводчик Пател. В подаренном Вам Учителем Словаре есть и объяснение термина работа. Если хотите, то я подготовлю для вас и этот перевод, как только возвращусь в Россию». «Разумеется, буду бесконечно признателен», ответил я, тут же задумавшись о том, как будет выглядеть простое слово «работа» в трактовке индийского Мастера-философа.
«Бесспорно, Светлейший Бхагван один из немногих в мире, обладающий такими стройными, и, может быть, единственно истинными знаниями о строящих Миры астрально-ментальных энергиях как всегда, не может быть не прав», думал я, находясь уже в брюхе летящего из Дели в Москву воздушного лайнера.
Действительно: роль автора сегодня иная, чем в той жизни. Ныне среднестатистический, расслабленный перестроечной пургой автор не злоупотребляет присущим приавторитарной манере строчкогонизма правом иметь мнение окончательное, и не пользуется в своих произведениях указующим перстом, за которым когда-то незыблемым терриконом хмуро маячила тень воспитывающей и направляющей роли однопартии. тойижизни
Сегодня автор предлагает, пытается удивить, ненавязчиво преподносит свое. Ведь мы, свободные от воспитательного довления однопартийных догм, уже рождаемся с уверенностью, что жизнь значительно шире всякого написанного, объемней любого учительства, что пытается бать навязанным, даже если это написанное «Весь Толстой», само Евангелие или «История КПСС»
И вот так с каждым днем мир, что, оказывается, не состоит ни в какой партии, все более ощущается нами, постперестроечными, взаимосвязанной, без границ, нигде не враждебной целостной симфонией. Мир как балет и опера одновременно; плюс роман и поэма; джаз и частушка; и со всем этим он же и трагедия, возможно, в цирке поставленная И со всем этим, он, мир, еще и 40 тысяч или больше, самых разных вместе симфоний, где едва слышатся отдельными нотами мировые религии, тоталитарные секты, политические партии. Возможно, разве что медитация или глубокая предельно осознанная молитва иногда, в конце концов, сможет помочь устремленному, хоть однажды в жизни, ощутить этот Мир в полном созвучии всех разностей одновременных звучаний его симфоний то есть ближе к его развернутости настоящей
И поскольку «мысль изреченная в мире частично ощущаемом есть ложь», то мысль написанная зачастую неправдива столь же. «И если не будем в суете читать, чтобы читать не то, и в суете же писать, чтобы писать опять же не то, может быть, сумеем вовремя и во всей широте оценить именно То, изредка приходящее к нам, Большое, Светлое и исконно в этом Мире наше, на которое вовремя и адекватно отреагируем». Именно так учит «Словарь» Светлейшего Shri Kuchakt с основами психологики, дающий понять, что есть «то», а что «не то», в этом, иногда поблескивающим развернутому сознанию своими невидимыми гранями таком сложном и одновременно простом мире. «Словарь», с которым пока еще так мало знаком наш читатель.
Не дал Бог крыльев женщине. Вместо крыльев дал ей мужчину. И женщина, чтобы летать, вынуждена искать его любовь. В этой жизни ей остается только надеяться, что этот самый мужчина, может быть, и подарит ей крылья.
Каждой женщине требуется чудо.
Девочка-принцесса
«Эмэври! Эмэ-эври!..» однажды в юности ранней, в то время, когда романтикой были завораживающие синие ночи, что «взвивались кострами», мне, просыпающемуся под небом страны «счастливого детства», откуда-то послышался возглас «маленькой принцессы» девочки. Ее голосок был где-то немыслимо далеко, но, в то же время, был так ясно слышим, будто звучал во мне И какая разница, что означало это слово. Я внутренне понимал: этот крик пронизанного надеждой доверчивого неземного создания призыв не забывать нечто чистое и светлое, что нельзя предавать, проживая эту непростецкую жизнь, которая только начинается и которая только будет