Моя подруга не думала ни о чем подобном, не слушала моих философских откровений, ибо в них нет меня, кого она чувствует. Не любит, когда говорю на философские темы. Я жаждал Собеседника! Но она нутром женщины, продолжательницы жизни и рода, инстинктивно знала все заранее о том, что я пытался мучительно выдавить из себя, взойти на Лестницу. И потому мои пустые вникания вглубь только раздражали ее.
* * *Все разошлись. Мы с Толей вышли в сад, сели на скамейку. По сторонам за забором сквозь листву яблонь огни притихших соседних дач. Я стал разглядывать мерцающую тьму реальности, увидел нашу жизнь отстраненно. В моей родне много несчастных, неужели они в чем-то виноваты и сами не подозревают, что надо приложить и свои силы, чтобы победить несчастья? Оттого, что у них нет дальней цели. Что такое нет возможности раскрыть свои таланты в этой стране? Власть не дает? Вроде нет, все зависит от нас, от нашего упорства или лени. Нет, не дает вот эта мерцающая реальность, тьма, вечно стоящая между людьми, замкнутыми в своих оболочках. А в чем выход? В ином устройстве нашей жизни?
Я думал об Эсфири Аароновне. Она, учительница средней школы, не могла преподавать ученикам то, что предлагала пропаганда, и открыто говорила ученикам, что думала, за что отсидела в лагере и была сослана сюда. Отдала школе всю оставшуюся жизнь одиночки. Когда входила в класс, все замолкали, и почему-то всегда было тихо. Боялись даже плохо учиться. Моя подруга, дочь погибшего в лагере, по окончании этой школы сказала ей:
Я дочь врага народа.
Та глянула на нее, погладила голову.
Милочка моя, дети за отцов не отвечают. Иди и никому не говори. Я тебе дам хорошую рекомендацию.
Ученики запомнили ее на всю жизнь. До сих пор приходят к ней, хотя она на пенсии.
До ареста у нее был муж, работал в оборонке, делал жучки для иностранных посольств. То есть, чтобы их подслушивать. Прожил, как уж на сковородке, извиваясь, не выдержал и выразил протест. За разглашение тайны его расстреляли.
Есть люди, которые разрывают темную оболочку своим разумом, обнажают наше общее, близкое. Может, вот в этом отказывают метафизические тоталитарные силы? Выразить себя, всю свою томительную суть.
Толя вздыхал.
Ты счастливый, у тебя есть любовь. А я женился не по любви. Говорят: стерпится слюбится. А мы так и не притерпелись.
Я не знал, что сказать. Толя помолчал.
Говорят, главная ценность семья. Какой смысл в оставшемся узком круге нашей близости, любви отдельных лиц или групп, в этом вопле отчаяния перед сокрушающим ураганом? Где спасение? В рядах демонстраций патриотизма в дни наших исторических побед, праздниках города с ворохом бумажных цветов и зелеными арочками? Вот в этих звездах, в этой уникальной влажной зелени природы или в радостных предчувствиях просторов, которых еще не видел?
А для чего живет человечество? Чего оно хочет? протестующее вопрошал я.
Такого общего тела нет. Есть разрозненные сообщества, раздирающие кишки друг у друга.
Но есть общая тенденция не погибнуть всем вместе!
Интеллигентское «Зачем я живу?» люди не принимают. Не задумываются, как остановить душевное разрушение от бед и одиночества, от старости.
Как раз думают. Вернее, делают так, чтобы не было разрухи в душе: рожают детей, пекутся о здоровье близких. Большие семьи это подушки, на которых покоится старость. И всегда трудятся, как маляры, которые все время перекрашивают наружные стены одной имеющейся смываемой водяной краской.
Толя возразил:
Забытый поэт Сергей Чекмарев писал: «Я знаю, я нужен степи до зарезу! Там идут пятилетки года. И если сейчас я в поезд залезу, что же со степью будет тогда?» А теперь зачем нужна эта ответственность?