Спустя пять минут китайка пала. Они отнесли дерево в ближайший лес и начали борьбу с пеньком. Китайка за тридцатилетие пустила глубоко корни, и сколько Лёха не выкапывал землю вокруг, не было ни конца, ни края. Дед раскачивал пень влево и вправо, но ничего не происходило.
Упрямый чёрт! злился старший.
За полчаса «чёрт» не сдвинулся ни на миллиметр. Дед махнул рукой, сходил за топором и обрубил все корневища. Пенёк последовал за китайкой в лес.
Незаметно подступал вечер. Температура воздуха опустилась до двадцати пяти, небо заволокло тучами. Навалилась духота.
Гроза намечается, сказала бабушка. Яблок бы набрать, а то польёт.
С ягодой возиться, а ты ещё яблоки хочешь, заспорил дед.
Успеем, не ворчи. Зимой и варенье, и компоты лопаете, а ему возни много.
Ионин улыбнулся, глядя на постановочное ворчание бабушки и деда.
В четыре руки работа велась споро: поднял яблоко с земли и к остальным его! Ранний сорт налива начинал цвести весной, когда на многих деревьях только набухали почки, а зелёные яблочки появлялись на нем в конце апреля. С середины июля яблоня радовала садоводов плодами с тонкой, почти прозрачной кожурой.
Ба, у вас в деревне были сады? спросил Ионин.
Были, конечно. Мы, Лёшик, питались тем, что вырастили, да выловили. Рыбой, картошкой, репой. На зиму мясо вялили или в сенях держали. Капусту и огурцы в бочках солили. Ох, и ядрёные они получались! Узелок завязывался, и нить повествования простиралась далее. Зимой реже охотились, снега по крышу наваливало, попробуй выберись, куда там! С лета и с осени запасались. Потом несколько зим бесснежные пришли, тогда и охотиться не грех!
Ты говорила, вас зимой в школу возили? Как возили, если снега по крышу?
Расчищали дороги для лошадей.
А что ты больше всего любила есть?
Всё любила. Особенно сладкого не хватало. Сахарина в деревне не водилось, а мёд у деда Митяя дорогущий! Он его на мясо менял, на рыбу. Пасека огромная, краёв не видать! Зайдёшь если, заблудишься А так всё ели. Что мамка с бабой приготовят, то и едим Насушим грибов, а после ползимы питаемся! Баба картошку в печке томила. Поставит на ночь горшочек, утром проснёшься, откроешь крышку, а там парит, и запах ммм! Вкуснятина.
Наверху громыхнуло.
Вода хорошо, заметила бабушка. Землю напоит.
Закапал дождь. Сначала робкими капельками он намекнул на своё присутствие, участился и погнал собирателей яблок под крышу.
Вот отказались ехать сразу, теперь льёт, сказал дед.
Переждём, ответила бабушка. Некуда торопиться.
Стихия буйствовала. Дождь усиливался. Гром гремел то в одной стороне, то в другой, а молнии чертили на небе замысловатые зигзаги.
Никто не говорил. Взоры обратились за дверь, где стена воды стекала в огород. Пахло свежестью и чистотой.
Лёха встал у двери и вытянул руку ладонью вверх. Капли дождя разбивались о живое препятствие и оставляли на коже влагу. Ионина завораживало: попав в прошлое, он радовался банальным мелочам, а живая бабушка, которую он не видел с новогодних праздников 2009 года, будила в сердце потаённые уголки безудержного и неконтролируемого счастья. Почему он не может остаться?! Зачем возвращаться в будущее, где никто не ждёт, никто не обнимет и не приголубит? Там Ионин тридцатилетний неудачник, а тут верховод и забияка, помощник двум старичкам и их главная забота. Лишь бы не туда, не в Подмосковье!
«Волшебник, оставь меня в 98-ом, обратился Лёха к небу. Проси, что хочешь. Забирай всё, что у меня есть».
Волшебник не отвечал. В глазах Ионина пылала надежда.
Почистить по яичку? предложила бабушка. С чаем будете?
Бабушка не ела, а они с дедом пополдничали. Доели яйца, картошку, хлеб с зелёным луком и солью, разошлись и умяли банку запасных консервов. Попили чаю, и дождь закончился.
В шесть вечера поехали домой. Дед подвёз внука и бабушку к подъезду, помог разгрузиться и укатил в гараж. Бабушка переводила дух, а Лёха таскал вёдра и корзины на пятый этаж.
Наверху встречала беленькая собачонка Полька, получившая кличку за умение танцевать на задних лапах, прося подачку со стола. Утром Ионин её не видел: у Польки был своеобразный бзик относительно гуляния; если во дворе взрывали петарды (а взрывали их постоянно дурацкое увлечение переросло в эпидемию), выходить из дома она отказывалась наотрез. Пряталась под кресла, под диван, и вытащить оттуда её не удавалось ни уговорами, ни угрозами.