Все рассматриваешь? шепот сестры на ухо так испугал Вел, что та подскочив на скамье, чуть не выбила ей челюсть. Осторожней, так и убить можно!
А ты не пугай меня. Вот что за привычка, что у тебя, что у Дэна, подойти сзади и орать в ухо?!
Я не орала, а прошептала, ласково так, тихо-тихо!
Да?! А у меня чуть барабанка не лопнула!
Может перепонка?
И она тоже.
Все, моя хорошая, успокойся, это я, сестра твоя! Так что ты там высматриваешь? Ев уселась рядом, закрыла глаза рукой и, приоткрыв рот, стала глазеть на окна, медленно переходя от одного к другому.
Я не только там, а еще и здесь бурчала ей в ответ Вел, высматриваю. Видишь, как разбушевались. кивнула на детей, пригрозила им пальцем, от чего доставила еще больше веселья и вернула внимание дому: А наверху опять кто-то ходит.
Ник уже поднялся. махнула Ев, так ничего и не заметив, и повернулась к детям. Пшено! Кто из вас послушный, стройся! Поедем к лошадкам.
Ник не откладывая просьбу, пошел наверх. Пройдя жилые этажи, повернул в совсем узкий проход, с такой же лестницей. На чердаке действительно кто-то был. Николай слышал легкие шаги и тихое, но такое приятное пение. Слов он не понимал, но голос лился чисто и звучно. Взбежал и остановился у запертой двери, удивленно смотря на нее. Навесной, старый, значительно ржавый замок висел не тронутым. Потер лоб и улыбнулся. Поднял руку к верху двери и взял ключ. Дверь с таким скрипом открылась, что он понял если бы туда кто зашел, домочадцы бы все знали, ну, по меньшей мере, он-то уж точно.
Огромная комната была захламлена настолько, что Николя, проходя мимо предметов, вытягивался, стараясь не собрать паутину. Присутствие же человека не чувствовалось ни как. Он пробрался немного вперед, следуя к окну, и тут уловил тонкий аромат духов. Настолько не знакомый, что он сначала даже не обратил на это внимание. Помахал девушкам из окна, но они его, кажется, не заметили. Проверил рамы и замки, развернулся уходить. Тонкая вуаль, прикрывающая узкое, невысокое зеркало в крутящейся раме, колыхалось. Он даже не задумался над этим, просто снял ее, сложив, положил в корзину, где были разные вещички. Десяток мотыльков взметнулись вверх, закружила над ним. И опять ему почудился поющий женский голосок, но удаляясь вслед мотылькам.
Послышалось! Ни как иначе не придав значение чистоте зеркала, открыл ящик комода, стоявшего рядом, перебрал женские украшения, дивясь разнообразию и предполагая, что это все натуральные камни. Вспомнил о Сороках, оглянулся, взял ту самую вуаль, переложил все в нее. У самой двери стояли сундуки, один из них был открыт. Атласные, расшитые бисером, золотой ниткой и пайетками платья, были аккуратно развешаны на крышке, поверх них лежали шарфы, вуали и шали, со вкусом подобраны к нарядам.
Не помню, что бы Ольга такое носила. Хотя., возможно и ее вещи, сшитые до замужества. Сохранились-то как. Вот девочки натешатся! слабый женский вздох раздался за его спиной. Он даже вздрогнул от неожиданности и развернулся. Опять мотыльки метнулись от него в сторону. Поежился от свежести их многочисленных крыльев. Сквозняки! Надо сделать тут хорошую уборку и заменить окна. Вышел, запер дверь и положил ключ на место.
****
«Тонкие, прохладные пальцы гладили его по скулам. И опять во мрак его снов ворвались глаза Ангела. Они так умоляюще смотрели на него и манили к свету, что он поддался и потянулся к ним. Он собирал себя по частичкам, склеивал по швам и заштопывал. Он вытаскивал из руин все, что мог достать: боль, тоску и жалость к себе. И это были уже чувства, за коими потянулось желание жить. Первым пришло зрение. Он стал различать день и ночь. Лицо, которому принадлежали эти глаза. Как же оно было красиво и правильно. Такого лица не могло быть у человека! Черные, длинные ресницы обрамляли светло-карие глаза в лепестки незабудок вокруг зрачка. Живые брови, то сужались, то отдалялись друг от друга, когда она задумывалась или находила решение. Нос как он был хорош. А эти алые губы! Да, нет, они были не алые они были подобны спелой вишне. «Как же она хороша!» думал он и прикрывал глаза, опускаясь в сою боль и утрату. Забываясь в бездумье. И снова врывались в его забытье глаза Ангела. Цепляли за разорванную душу, сшивали ее, разворачивали его сознание и толкали к свету. Прошло время, помимо глаз и уже знакомого лица, он различил ее плечи, запрятанные под строгими одеждами. Он начал восторгаться ее стану, тонкой талии, тому, как она плавно и бесшумно двигается. Она была прекрасна! Только в ней не было той, кого он так смертельно любил