СТЕЛЛА. Поразительно, но современный зритель намного лучше понимает художников 70-х и 80-х, нежели 2000-х.
ЗВЕЗДОЧЁТ. Просто надо быть. Я теперь фанат Станиславского, а он что говорил? Искусство в себе надо любить, а не себя в искусстве. Поэтому когда любишь искусство в себе, не надо никуда интегрироваться. Оно само появится.
ИЛЬЯ ИЛЬИЧ. Феллини когда-то сказал мне в Риме во время работы над его портретом: «Ты художник, плывущий против течения». Я всю свою жизнь по сей день всегда что-то преодолеваю.
ИРИНА АНТОНОВНА. Диссидентства во мне не было. Образ мыслей был советский, но с определенного момента очень критический. И я вам скажу, с какого: со времени ликвидации Музея нового западного искусства, сталинских выпадов против Шостаковича и Ахматовой, дела врачей и космополитов. Вот тут глаза стали открываться. Мой муж гораздо более умный человек, чем я, мой «второй университет», как я его называла, всегда говорил: «Ты идиотка, как ты можешь в это верить?» А я находила оправдания. Любила свою страну, верила в лучшее будущее. Война очень способствовала росту патриотического сознания, вы же понимаете. Я была довольно юна и с наслаждением ходила на демонстрации. Когда после войны вся эта черная туча нахлынула, ко мне пришло прозрение.
ЗВЕЗДОЧЁТ. Знаете, мне так надоело слушать про репрессии. Да, мои родители герои сталинских репрессий.
ДАША. В 2017 году исполняется 100 лет со дня Октябрьской революции, что не могло не отразиться на программах и планах музеев и галерей. Большинство тематических выставок, конечно же, пройдет в России, но и крупнейшие зарубежные музеи не обошли событие вниманием.
ЗВЕЗДОЧЁТ. Сейчас я считаю, что жизнь лучше, чем искусство, интереснее и серьезнее.
ИРИНА АНТОНОВНА. Я вообразила про себя, что я понимаю, что такое хорошо, что такое плохо
СТЕЛЛА. Я вижу свою миссию в том, чтобы показывать наших художников за границей, чтобы они были узнаваемы там. У нас много планов вполне реалистичных, просто они не окончательно подтверждены сейчас.
(Пауза, музыка, некоторые танцуют, мужчины пьют, дамы заняты делом.)
ИРИНА АНТОНОВНА. Люди и не подозревали о всех этих Малевичах, Филоновых и прочих. Это было открытие самих себя. Я вас уверяю, публика приходила не столько на французов, сколько на наше искусство. Был великий праздник, никто просто не верил, что это возможно. Как нам это удалось? Шел 1981 год оставалось четыре года до перестройки, воздух уже менялся, надо было выпустить пар некоторые государственные деятели понимали, что всё время зажимать нельзя.
СТЕЛЛА. Мы же должны вписаться с нашим, русским искусством в западные рамки восприятия. Мы стараемся делать все на очень тонком, высоком уровне. Мы не перегружаем выставочное пространство, делаем «чистые» выставки. То есть ты заходишь и сразу все понимаешь. Сначала идет художественное восприятие, потом на это накладывается понимание кураторской концепции.
ИЛЬЯ ИЛЬИЧ. Впервые после моей первой выставки, состоявшейся в Центральном доме работника искусства, меня послали на IV Международный конкурс молодых художников в Праге. Там Константин Козловский выставлялся, Юрий Жаров и я единственный студент, получивший гран-при за портрет.
ЖЕКА. Вокруг пустыня, и естественно, что любой живой человек, который встречается в этой пустыне, вызывает удивление. Это очень российская история все встречают живых существ и оказываются настолько поражены этой встречей, что потом друг от друга уже далеко не отходят. Посмотри на любые сформировавшиеся комьюнити десяток небольших групп: школа Родченко, студенты ИПСИ, взрослые художники И всех совершенно не интересует то, что происходит за пределами их маленького круга. И меня, честно говоря, тоже не интересует.
СТЕЛЛА. Мне кажется, западный куратор может преподнести нашего художника правильнее. Потому что все «наши», российский художественный круг, знают этих художников, их не надо нам особенно представлять, а на Западе эти художники неизвестны. Ну, в лучшем случае известны очень узкому кругу людей коллекционерам, кураторам и критикам. И этот круг куратор должен правильно расширять.
ИЛЬЯ ИЛЬИЧ. Одиночество как тьма Но ведь бывает и одиночество в толпе. Горе несёт одиночество
ЖЕКА. Мрамор, кроме своих пластических свойств, интересует меня и в связи с историей одиночества. Почему? В Италии это оказалось невозможно объяснить. Они этого совершенно не чувствуют, для них мрамор это что-то домашнее: кафе, дом, магазин. В России мрамор это чувство, когда ты один. Больница, подъезд, любое бюрократическое здание, подземный переход и ледяной ветер. Тут нужно сказать, что наша зима накладывается на мрамор удивительном образом: я всегда думаю о холодном мраморе, о ветре, о льде, о немеющих пальцах. В мраморе нет никакого тепла.