Годанья состоит из множества стран, у каждой из которых есть свои достоинства и недостатки. Эти страны постоянно ссорятся между собой. Иногда какой-нибудь властитель одной из маленьких стран Годаньи решает завоевать всю планету и у него почти получается. Сурийцев они терпеть не могут, но ежли быть совсем честными, то к Сурье хорошо относится только Джамбудвипа, потому что её жители вообще не могут кого-нибудь ненавидеть. Иногда ненависть к Сурье доходит до того, что эти страны перестают ссориться и некоторое время горячо любят друг друга и хранят друг у друга своё оружие.
Сурийцы, по общему же признанию, самые невыносимые в космосе люди. Больше всего на эту тему любят рассуждать они сами и при этом почему-то умиляются.
«Сурья слишком большая. Сурийцы либо холерики, либо кататоники. Территория или набита людьми, как рыбками в прорубке, или пустынна, как Бриджентис. Странная страна. Полно, существует ли она?»
(Из блестящего эссе критика из Годаньи, недавно издавшего за свой счёт книжечку стихов с красивой голенькой статуей на обложке сзади.) Эссе называлось «Бедный критик». Почему непонятно.
В Годанье, как по заказу, рождаются самые лучшие живописцы и музыканты на планете, в каждой стране они особенные. Поэтому критику вовсе не грозит умереть с голоду и даже неясно, зачем критиковать Сурийцев, когда он мог бы безбедно прожить, объясняя, как правильно восхищаться картинами и симфониями своих соотечественников.
Тем не менее, он предпочёл таскать в зубах Сурийцев. Кому что нравится. Он даже сравнил эту страну с Гоморрой.
Упоминания о Гоморре иногда встречаются в очень старых текстах и в остаточной форме присутствуют в виде поговорок в речи всех четырёх материков.
Вот, например, первое упоминание о Гоморре в моём повествовании.
Надежда Наркиссовна сказала Веде, когда та вышла из ванной:
Пока ты отстирываешь свой хвост, можно пойти в Гоморру и вернуться.
Веда не обратила внимания на этот укол. Во-первых, она не слишком внимательна к чувствам других людей, а во-вторых, это только речевой оборот, обозначающий нечто неосуществимое.
Многие люди уверены, что Гоморры нет вообще.
Доказать это или опровергнуть не представляется возможным.
Когда создавался этот мир, были сделаны кое-какие записи. Позднее они были растеряны, так как больше не представляли ценности в силу своей разрозненности и чрезмерной краткости. Часть из них, содержащая какие-то обещания и договоры, очевидно, утратившие силу, всё же заключала некоторый интерес, чисто технический, для написания научных трудов узкоспециального содержания.
Основным смыслом этих обрывков было Ожидание чего-то или кого-то, могущего изменить существующий порядок на более правильный.
Теперь мне придётся покинуть ведьму с её каблуками и обратиться к событиям, происшедшим на том же побережье Сурьи, где на втором этаже одного из домов жила Веда, и над которым на неподвластной мыслям высоте произошло в то утро, в одиннадцать, убийство Севера.
Но так как время досадная помеха материи, именно оно мешает мне рассказывать ровно да гладко. Словом, мне придётся перелистать свои записи и найти ту, которая помечена гораздо более поздней датой.
Дедушка и внук
Церковный двор в полдень за оградой был очень тих. Служба ожидалась через несколько часов. Прихожане сидели на каменном горячем парапете над морем и ждали. Оливковый маленький автомобиль вылетел на шоссе, и они оживились. У ограды машина строптиво поёрзала и встала, как ослик.
Батюшка вылез из машины, в серой бобке и чёрных мешковатых штанах. Открыл ворота, полез в машину и въехал, вылез, толстоватый, с курчавой, уже сильно посолённой копной над воротником, и энергично закрыл ворота. Матушка, крупная красивая женщина, его сверстница, в платке, из-под которого лезли на лоб и щёки кольца рыжих волос, вышла со свёрнутой одеждой для служения, которую она, обнимая, держала в обеих руках. На руках её светились совершенно золотые веснушки.
Батюшку тотчас обступили, оттеснили от матушки, и ему пришлось немедленно благословлять. Он посмеивался. Затем почти пробежал в прохладную тёмную глубь в мерцающих огоньках за алтарь. С треском закрылся за какой-то таинственной дверью. Матушка, чьи веснушки погасли в полумраке, прошла следом с сумкой и остановилась в уголке розового и зелёного блеска.