Прости меня за мой страх.
Андрей как-то вытянулся на своих руках-ногах и стал много выше Сержа, покрутил головой, точь-в-точь как курица резкими короткими движениями, рассматривая меня с высоты, и выдал свой вердикт:
Ты меня боишься. Рина, ты первый человек, который просит у меня прощения за страх. Амир прав.
Но в чём прав Амир объяснять не стал, повернулся как солдат и пошёл вперед. Длинно вздохнув, Фиса изрекла:
Вот оно как, ну Рина, ну красавица наша, велика твоя сила.
Ой, Фиса, да в чём сила, если испугалась как котёнок.
В признании, милая моя, в этом сила твоя, что не испугалась признаться в своём страхе, да прощения попросить не убоялась.
Фиса права, ты меня поразила.
Серж говорил чуть надтреснутым голосом, как подросток, который впервые высказал своё мнение взрослым. Он тоже вздохнул и пошёл вслед за Андреем.
И началось настоящее восстановление меня, как объекта в виде пустого шарика. Меня накачивали энергией как гелевый шар, иногда мне казалось, что я, как и он, скоро взлечу к потолку. Сразу после завтрака мной занимался Серж, а после обеда Андрей. Я быстро привыкла к нему, признание в собственном страхе очень облегчило общение, тем более, что сказалось его уникальное, как он сам выразился «самообразование в птичнике».
Я долго прятался в курятнике одного из домов в деревне, растекался по полу, никто меня и не замечал, голова-то куриная.
А твои родители, как они могли
Мать оставила меня в роддоме, а врачи заспиртовать не успели я сбежал, утёк через форточку.
Он весело рассказывал об обитателях скотного двора, где царствовал гигантский боров, гонявший даже быков:
Хозяин был пьяницей, но кормил всех по часам, а на убой водила хозяйка. Он всегда запивал на недели, если кого-то приходилось резать, жалел всех. Только Ваську не любил, но тронуть не смел, всё-таки производитель, на свиньях в основном и держалось хозяйство.
Этого Ваську не боялся только большой рыжий кот Амур, ободранный в боях за любовь местных кошек практически до бесшерстного состояния, но сохранивший внутреннее достоинство хищника.
Амур прыгал на Ваську и кусал за уши до тех пор, пока тот не забивался в какой-нибудь угол и не начинал визжать от боли и унижения.
Все рассказы Андрея были очень добрыми, никакого злобствования или ехидства, хотя ему самому явно немало доставалось от обитателей скотного двора. Сама я не осмелилась спросить его о том, как он попал к Амиру, но Фиса однажды вечером рассказала его историю:
Андрюша после пожара, хозяин всё-таки допился до горячки и поджёг один из сараев, уполз в лес, ходить он тогда совсем не мог, да и говорить горлу не позволено
Как это не позволено?
Дак горло-то куриное, только кудахтать и мог.
Ужас, невероятный ужас существования маленькой детской человеческой души в непонятном теле среди животных. И потом вспоминать ту свою жизнь весело, рассказывать о ней таким трусихам как я.
Его Родя нашёл твои родные места навещал.
Я вопросительно взглянула на неё, и она честно призналась в том, о чём я сама уже давно догадалась:
Вождь всё выяснил о тебе, половинка всё-таки.
Смущённо отвернулась, и, чтобы уйти от опасной темы, быстро продолжила:
Это потом уже Андрюшу оперировали, и разговаривать научили, Родя его энергию оценил, да способности всякие. Вот и пригодилось.
Она посмотрела на меня, грустно вздохнув несколько раз, сложила руки на коленях.
Родя многих таких спас, найдёт совсем куском каким-нибудь, а врачи потом из этого куска душу высекают.
А почему Андрей так сказал, в чём Амир прав?
Фиса сразу замотала головой:
Этого я знать не знаю, может разговор какой у них был перед отъездом, кто ж теперь сказать может.
И таким честным взглядом на меня посмотрела, что я сразу догадалась знает, или понимает, о чём был разговор, но говорить мне не будет, оставит на будущую семейную разборку.
Ночью я думала о том, какой странной жизнью живу, ни времени, ни пространства только чувства. Я не замечаю дней, никаких чисел, для меня время делится на периоды битвы за жизнь и за любовь. Не так, не периоды, на самом деле я постоянно борюсь за любовь Амира: только, то в относительно здоровом состоянии тела, то практически никаком состоянии. Течение времени вижу по изменениям в окружающей природе, причем кардинальным лишь по участившимся штормам за окном и пожелтевшей листве в саду догадалась, что уже осень. Прошлая жизнь не вспоминается, практически не помню лиц знакомых и даже физиономию своего бывшего мужа. И дело не в том, что я теперь живу во дворцах, а в скорости событий, происходящих вокруг меня. Даже теперь, когда я целыми днями только лежу или плаваю, вокруг меня что-то происходит. Амир не просто ждёт, когда я восстановлюсь, он ищет выход и действует, совершает массу поступков, о которых мне кто-нибудь, та же Фиса, потом расскажет. Или не расскажет, но я это уже знаю.