Настя в такие моменты почему-то веселилась, нет, не потому что злорадствовала просто ей казалось, что именно сейчас она может рассмотреть своих «предков» без прикрас. Так сказать, прощупать момент истины. Потом она испытывала острый приступ вины и иногда подходила к матери, даже пыталась её обнять, выразить сочувствие, что ли, но та резко уклонялась от дочуркиных лобызаний и, как-то странно посмотрев на неё, замечала, что всё, что она только что видела не более чем игра.
«Ничего себе игра!», думала Настя и, пожав плечами, уходила в свою комнату.
О том, чтобы обсудить эту ситуацию с отцом не могло быть и речи. Нет, Настя не боялась его, просто с малых лет усвоила: отца выводить на сантименты бесполезно, что для него прилюдное обнажение чувств сильнее смерти, а если по-простому: слабость, которая недопустима.