Это я отцу про свою, не так уж давно оставленную, профессию проводника почтового вагона.
Да-а, протянул отец, чтобы что-нибудь сказать. А как стихи?
Я шмыгнул носом:
Ну, пишу иногда. Но щас мало.
А почему? вроде расстроился отец.
Да возраст уже, смущённо улыбнулся я. Хватит. Или придётся ещё раз влюбиться. Возможен адюльтер сам понимаешь, нехорошо.
Отец помрачнел. И я вспомнил, что он всегда болезненно воспринимал подобные шутки. Кто знает может быть, сработало подсознание, и я вновь мстил ему, вроде бы невзначай его подковыривал.
А как мама? переменил он тему.
Жива, здорова слава Богу, я перекрестился.
А бабушка?
Я широко раскрыл глаза.
Отец будто что-то припомнил и, оттопырив нижнюю губу, сокрушённо покачал головой:
Когда это произошло?
Да уж почти десять лет прошло. А ты разве не знаешь?
Он посмотрел на меня испытующе. Была в этом взгляде какая-то внутренняя боль. Он словно проверял меня на вшивость. Но я даже не мог понять, в какого рода вшивости он пытался меня уличить. Я чуть не утонул в этих глазах, зелёных с разводами растворённого на молоке кофе. Я вовремя спохватился.
Уу-х! выдохнул я.
Отец примирительно улыбнулся.
Ничего, сказал он. У меня что-то с памятью, знаешь. Иногда вылетает. Годы.
Что-то непохожее на тебя рассуждение, зачем-то сказал я.
Отец поднял брови он так всегда иронизировал. Вернее это был привычный сарказм. Отец как отец. Значит всё в порядке. И эта его, тщательно скрываемая, но вечно пробивающаяся сквозь тонкую кожу наружу, нежность Она сейчас как никогда сильно чувствовалось. Я, кажется, унаследовал эту его черту. Но чувствует ли хоть кто-нибудь меня так, как я его сейчас?
Ну, мне наверно пора, полуспросил он.
Я уже с непритворным сожалением вскинул глаза:
Уходишь?
Мне очень захотелось спросить у него телефон. Или я дал бы ему свой. Но ведь он должен знать! В голове у меня опять всколыхнулся какой-то сумбур. Я никак не мог решить: что' следует, а чего не следует спрашивать теперь у папы?
Вот, что бабушка умерла, он почему-то не знает. Или притворяется? Или забыл?.. Там ведь ему должно быть виднее
Может быть, пойти всё-таки проводить его хотя бы до дверей рынка? Или до метро? Но куда он? Да, куда он едет?
А куда ты сейчас? вырвалось у меня.
Отец грустно улыбнулся.
Я знал один из возможных его теперешних адресов. Не так давно мы с дочкой закопали тюльпанные луковицы в его, ещё не успевшую как следует провалиться, могилу.
А ты оттуда можешь звонить? Хоть иногда? спросил я, и мне было невыносимо страшно и неудобно за свои вопросы.
Отец криво и загадочно улыбнулся и нетерпеливо повертел головой, его уже подмывало уйти.
Я что, тебя больше никогда не увижу?
Он посмотрел на меня в упор и не ответил.
Я обессиленно опустил глаза и руки. Веки стали неприподъёмно тяжёлыми.
Казалось, что в слёзных мешочках зреют такие крупные слёзы, которым во веки не пролезть сквозь узкие протоки. Скорее, верблюд
Я всё-таки поднял лицо. У меня тряслась шея. Отца не было. Я пошарил вокруг сумасшедшими глазами. Весь мир подёрнулся дымкой. Звуки и запахи тоже. Слава Богу, что никто из клиентов меня в этот момент не доставал. Язык прилип к нёбу, вся слюна во рту внезапно кончилась. Надо попить. Но вместо того, чтобы пойти за водой, я водрузился на своё седалище. Пока никого нет можно закрыть глаза и всё обдумать.
Случалось, покойники являлись ко мне во сне. Да с кем такого не случалось?
Бабушка однажды приснилась, и я обнял её.
Наконец-то ты появилась! возликовал я.
Нет, это не я, сказала бабушка.
Как не ты, а где же ты? удивился и расстроился я ведь все мои пять чувств совершенно убедительно свидетельствовали, что вот это, сейчас, передо мной, именно моя бабушка.
Твоя бабушка в другой комнате, сказала бабушка неожиданно жёстко, и даже стала отталкивать меня руками.
А кто же ты?
Я призрак. Не обнимай меня! она окончательно отстранилась.
Я стоял перед ней как оплёванный и смотрел на неё снизу вверх умаляющими глазами. Она почему-то стала очень большой как башня. Или это я что гораздо более вероятно опять стал маленьким, как в детстве.
Эта бабушка была для меня недоступна и взирала строго. Но в уголках её глаз и губ я всё же угадывал знакомую любовь.
Ты не шутишь? с последней надеждой спросил я.