Постоялец в «Сивоусом Соме» был. Один-одинешенек, он жил давно и задарма, так как время от времени лечил хозяина кашеварни и его работников Грошика и его тётку, а также сварливую кухарку по прозвищу Ракушка, и немого слугу Фильта от различных недугов и не брал за это ни толики. А посему отдавать взнос Касаму, скорее всего, было нечем, он и так уже в прошлый раз просрочил выплату. Старший знал варщика давно и поэтому шел на уступки, но постоянно так продолжаться не могло. Из-за этого еще с вечера Касам потихоньку наливался самодельным вином и когда Грошик выходил в предутреннюю прохладу, направляясь к рабочему месту, хозяин все еще сидел за большим деревянным столом, более грустный, чем хмельной, перебирая четыре монетки всю свою казну.
Все это ни к чему хорошему привести не могло и Грошик, терзаемый голодом, жарой и ясно маячившим впереди беспросветным будущим тихонько заплакал. Как не крепился и держался, слезы потекли по лицу, оставляя грязные разводы на щеках, срываясь в дорожную пыль под ногами, застывая тяжелыми темными лепешками. Одна из таких лепешек вдруг разлетелась грязными комочками, а поверх нее в пыли осталась лежать монета, тускло поблёскивая на дневном свете. Не веря себе, Грошик поднял голову. Сквозь дрожащие в глазах капли он увидел закутанную в темный плащ фигуру с глубоко надвинутым на лицо наголовником. Тяжелые походные сапоги выглядывали из-под накидки, а рука, бросившая толику под нос закручинившемуся зазывале, была одета в полуперчатку из грубой кожи каррорского болотного змея.
Ну! сапог нетерпеливо притоптывал, вздымая облачка пыли. Ты поднимешь монету или мне надо сунуть её тебе под нос? Я слишком долго в пути чтобы кланяться перед каждым чумазым заревой!
Я не попрошайка, барна! слезы мальчугана моментально высохли и, хотя обида на подошедшую кипела внутри, Грошик сумел вставить уважительное обращение, распространенное по всей Обители, которым обычно именовали знатных женщин. Кто знает, что у нее на уме уши еще помнили громадского купчика и последствия обмана.
Так и это не милостыня, усмешка чужачки явственно чувствовалась в довольно мелодичном голосе, раздававшимся из-под капюшона, я, знаешь ли, вообще не подаю маленьким плаксам, к тому же сидящим на зазывальном столбе.
Грошик похолодел от волнения, но все же решил уточнить: Барна, наверное, ошиблась. До моей кашеварни теперь тяжело добираться, она далеко от пристаней и торговищ, да и с постоем у нас сейчас неважно, закончил мальчуган совсем тихо. Он понимал, что возможно рвет все нити, связывающие его с пришлой гостьей, что путей к отступлению никаких, но робко хватался за последние отблески тающей надежды. Краем глаза он видел, как оскалился Блинюк, ждущий своего часа. Он и не вздумал подойти к столбу Грошика, знал гад, что гостья сейчас развернется и направится к нему. Не помешала бы Блинюку и толика, которую чужачка, по всей видимости, не собиралась искать в пыли и забирать обратно.
Но пришлая вела себя более чем странно, на жадно-оценивающий взгляд зазывалы «Рыбного места». Она упорно продолжала стоять рядом с Грошиком, так что пришлось все же сделать несколько шагов в их сторону. Упускать постояльца Блинюк не собирался: у гостьи за спиной стоял мул, запряженный в повозку, а значит, потенциальный постоялец был при деньгах или, по крайней мере, при товаре, коим тоже можно было расплатиться за постой. Однако в его сторону даже не посмотрели мало того чужачка с силой встряхнула Грошика за плечо: Ну. Я долго буду ждать? и тот, будто глотнув свежего ветра с реки, дрожащим голосом стал произносить первую заповедь кашеварни:
Я, Грошик из «Сивоусого Сома», принимаю твой дар, и веду тебя на постой, заявляя тем, что у тебя будет крыша над головой, голос осип и срывался, но Грошик продолжал, еда, и корм для живности твоей.
Он закончил и сделал робкий шажок в сторону замостков, ведущих к кашеварне Касама, но боязнь того, что все это окажется сном сыграла с ним злую шутку. Непроизвольно он схватился за плащ новой постоялицы, что было делом для зазывалы немыслимым и даже опасным. Сейчас любой конкурент мог закричать, что зазывала Одноухого Касама силком тащит гостя к себе, не давая другим поучаствовать в честном торге. И всё. После такого чужак мог спокойно отказаться от услуг проштрафившегося, а наградная монета разыгрывалась между ближайшими зазывалами и тю-тю-прощай постоялец, даже если и произнесена была первая заповедь. Грошик с ужасом смотрел, как пальцы Блинюка тянутся к забытой на земле монетке, понимая, что исправить он ничего уже не может. Блинюк даже не прокричал нужную фразу, ведь в уме он уже слышал похвалу хозяина, вкушал сытный обед и прятал остатки толики в укромное местечко.