Но его желания сбылись лишь в самом начале. Набеги и изуверства подгорцев продолжались не долго. Поняв тактику врага, эльфы снимались с насиженных мест и уходили подальше в чащобные места, куда самому упрямому гному попросту было не пробраться ни под землей, ни по ней. Но память осталась, и она была горькой.
Не все опозоренные эльфийки были незамужними, не у всех плоды гномьих утех были первенцами. Поплакали, повытравливали последствия и продолжили жить дальше как будто ничего и не случилось. Но были и такие, кому это было не под силу. Несчастные, они даже не могли покончить с собой, потому что, убив себя, они бы убили и первенца, живущего внутри. Время шло, Советы за Советами собирались в Родах, дети появлялись на свет, и долго еще бы ничего не решилось, пока одна из опозоренных просто не подкинула своё, ненавистное всем чадо, в первую же подвернувшуюся повозку на близлежащем торговище. Обычай был соблюден, первенец остался жив, а то, что он не в Роду, мало ли, может сам ушел. На том Родовые Советы и порешили.
Повозка с первым подкидышем принадлежала Светлой Семье, религиозной общине распространенной по всей Обители. Ничуть не удивившись появлению ребенка в телеге и возблагодарив за это Светлых Отца с Матерью, бродячие монахи приняли его к себе. Потом еще не раз они находили детей в своих повозках, в корзинах со стираным бельем, а порой и просто на лесной дороге. Детишек растили, кое-чему обучали, а когда подкидыши подрастали, ставили перед выбором: либо кочевать с членами общины, сея в заблудших душах великую любовь Светлой Семьи, либо тоже кочевать но уже в одиночестве. Оставались немногие. Остальные разбрелись по всей Обители, пытаясь разузнать правду о своём происхождении и кто знает, сколько их сгинуло в лесах и подземельях, куда они отправлялись на поиски своих нерадивых родителей. Так и появились по городам и деревням эльмы проклятие двух народов. Отверженные эльфами, презираемые гномами, они и рады были бы влиться в круговорот повседневной жизни, но ничего не получалось к тому времени унизительное отношение к ним распространилось повсеместно. И нельзя было сказать, что они были глупы, уродливы или обладали несносным нравом. Наоборот, к счастью, а может и на свою беду, эльмы впитали всё самое лучшее от не желающих знать их предков, отбросив ненужную шелуху взаимной неприязни. Они читали лес как открытую книгу, знали повадки зверей и птиц, обладая острым зрением, прекрасно видели в темноте, без ущерба для своего здоровья могли находиться в шахтах и подземельях. Эти качества пользовались большим спросом в каменоломнях и на лесорубках, куда эльмы, в конце концов, и попадали, хотя и там могли рассчитывать лишь на самую неблагодарную работу. Порой кому-то удавалось подняться до положения слуги при благородном господине или найти пристанище у бродячих показушек, но такое встречалось крайне редко.
И вот теперь одна из отверженных стояла в едовой «Сивоусого Сома», претендуя, страшно подумать, на гостеприимство со стороны его хозяина. Грошик никогда не видел эльму так близко и рассматривал ее с любопытством, позабыв на время о предрассудках.
Чего точно в ней не было, так это видимой хрупкости, присущей лесному народу. Невысокого роста, крепко сбитая, она уверенно смотрела большими, эльфийскими глазами на окружающих ее мужчин. На ее лице не было и того налета высокомерия, с которым эльфийские торговцы и прочие гости смотрят на окружающий мир, но и смеси угрюмости и показушности, свойственных гномам, Грошик тоже не увидел. Черты лица пришлой были четкими, а сейчас даже жёсткими. Освобожденные от наголовника прямые иссиня-черные волосы были заплетены в небольшую косичку. Тёмный плащ немного распахнулся, показывая простую солдатскую фаниту, крепкую верхнюю одежду, носимую воинами в повседневной жизни. На поясе висел внушительных размеров кинжал, но эльма не стала хвататься за рукоять, а наоборот, подвинула его по поясу в сторону. Рот эльмы был упрямо сжат, и было видно, что она скорее ляжет костьми у двери едовой, чем уступит хоть немного, тем, кто смотрел на нее с нескрываемым презрением. Положа руку на сердце, Грошику она больше понравилась, чем вызывала отвращение, но кто бы сейчас в кашеварне учитывал его мнение?
Выродок этот маленький мерзавец притащил в мой дом выродка! прохрипел опомнившийся Касам.
Одноухий, не злись на мальчугана, Лохмоть тоже пришел в себя, Как он мог догадаться? Она ж спрятала свою бесчестную морду, вот он и попался на удочку. Доверился, а учитывая полную задполный застой с постояльцами в твоей кашеварне, слишком поторопился, боялся упустить гостя, ведь так?