Вознесенская Юлия Николаевна - Записка Господу Богу стр 9.

Зверий рык, но запах бронзы.
Не сафари, но работа.
Не кругами, но дозором.
Полночь. Град. Парад зверей.

Выход прайда.
Кто с крылами,
Кто с кольцом в ноздре гранитной,
Кто проносит в львиной гриве
Женский сумеречный лик.
А российский император
Не волчицею был вскормлен
Зубы пробовал цареныш
О крутую бабью грудь,
Но любил зверье.
И город
Сторожам чугунногривым
Смело царь-градостроитель
Доверяет по ночам.
Объезжает их дозором.
И встает над Ленинградом
Запах бронзового пота
Императорских коней!

В лесу Казанского собора
Брожу среди стволов замшелых,
Наощупь замшевых. Шмели
Трамвайные гудят в сторонке,
Ползут по каменным дорожкам
Зеленоглазые такси.
Фонарных ландышей семья
Произрастает у фонтана,
И электрическим нектаром
Вечерний воздух напоен.
Лес полон жизни и движенья:
Исходят соком автоматы,
Щекочет ноздри аромат
Витрин больших и переспелых.
Горят рекламные цветы,
Посвистывают постовые,
Везде оград чугунных хворост
Похрустывает на ветру

А во дворах, а во дворах,
В кустах кирпичных и бетонных
Живут коричневые крысы
И камень гложут по ночам.

Он на полночном рандеву
Срывает с дерева листву
И над трамваем леноватым
Вдруг провода закоротит,
И по глазам кариатид
Сверкнет огнем зеленоватым.

Он беспощадно материт
Весь ленинградский материк
За полумертвую истому
И воет, воет всем назло.
Ему пока не повезло
Поэта выкинуть из дому.

Закипает молнии аркан,
В соборный прогудит орган
И, изрыгнув победный зык,
С Исакия рванет на площадь
И там, над площадью, полощет
Багровый дьявола язык.

Выпить бы, что ли, с тобою вдвоем,
Поговорить обо всем?
Видишь ли, время тоски водоем,
И не сдается внаем.

Не перемелешь разлучной реки,
Хоть Сену Невой нареки.
Я ли твоей не любила руки?

Тут не заслужишь и не умолишь.
Письма останутся лишь
Как поживаешь, бездомная мышь?
Как поживает Париж?

Кто-то гонится за мной
Слышу шорох за спиной,
Оглянулась листья,
Листья желтые летят.

Возвращатесь-ка назад,
И откуда вы взялися?
Еще август у двора,
Августейшая пора.

Еще будет виноград,
День рожденья, гость из Минска,
И напишет в Ленинград
Из Парижа наш Кузьминский:
Все пойдет у нас на лад.
.

Листья желтые летят.

Декабрьский снег,
И белою страницей
История проходит отстраненно,
Как странница.
И надо сторониться,
Чтоб не задеть
Давайте поглядим,
Куда плывет отечественный дым,
Куда уходят люди в декабре
И как деревья строятся в каре!

Уж третий год, как мы уже не мы,
А дни рожденья траурные вехи.
Но до сих пор, чуть я смежаю веки
И тень твоя кивает мне из тьмы.

Весло Харона плещет у кормы
Да, третий год, как умерли навеки.
Вино прокисло. Бесполезны греки,
И не разрушить собственной тюрьмы.

Я угадаю свой последний час,
Наворожу себе былые муки
И жадно стану их перебирать.

Какое злое ремесло у нас!
Быть вещими от счастья до разлуки
И много раз до смерти умирать.

К 50-летию переименования города

Петербурги мои, Петербурги!
Разлетелись по белу свету,
По белым страницам, как птицы,
Птицы-странницы перелетные.

Далеко улетели птицы
Не аукнешься, не докличешься;
Не черпнуть им водицы невской,
Собирать им горькие зерна

Но в апреле приходят поэты,
Молодые, голодные, нежные,
И приносит каждый по птице
Возвращаются петербурги.