Опустив голову, ковыряя землю носком туфли, Малечка рассматривала перламутрово-розового червя, растянувшего безжизненное вялое тело у обочины дорожки.
Чарльз тем временем завладел другой рукой юной барышни и с высоты своего роста умиленно глядел на детский пробор, пополам разделявший рыжеватые вьющиеся волосы. Загорелое лицо англичанина, слегка посыпанное по переносице бледными веснушками, выглядело растерянным. Он вздохнул и пробормотал с нежной страстью: «О, Малиа, Малитшка!.. Я хотел бы от вас некоторый ответ (видимо оттого что Чарльз пребывал в любовной растерянности, трудные русские ударения особенно вольно и неприкаянно располагались в его речи), и я натурально готов ожидать несколько годы»
Румяная от жары Матильда, принужденно посмеиваясь, выкрутила свои розовые пальчики (нежные тиски, впрочем, тут же послушно разжались) и развела руками
«Вот именно, ма-лыш-ка! Как это вы меня называете? Скажите-ка, скажите еще раз (смеясь, она передразнила акцент, с которым англичанин произносил ее имя): «Ма-лит-шка»? А ведь я и впрямь маленькая, Чарльз, лукаво гримасничая, она взглянула ему в глаза потом в распахнутый ворот белой рубашки. Ай эм чайлд!.. Ай эм бэйби. Понимаете?
Он собрался было отвечать но она перебила. Нет-нет дайте-ка быстро сюда вашу руку. Я буду предсказывать ваше будущее».
«О!» удивился он и доверчиво протянул ей раскрытую ладонь. Она намеренно ласково охватила ее своими влажными пальчиками и, близко поднеся к глазам, внимательно рассматривала.
«Ну-ка, ну-ка, посмотрим та-ак линия жизни, линия судьбы Подождите, а где же я? Ах, какая жалость! Посмотрите сами, Чарльз, меня нет ни в вашей жизни, ни в вашей судьбе!» она звонко хлопнула по ладони британца своей маленькой растопыренной пятерней. Тот, молча, нежно смотрел на нее. Она вновь рассмеялась и, бросив его руку, со всех ног убежала. Чарльз так и остался стоять посреди ярко-зеленого сада, наполненного шелестом, щебетом, жужжанием
Спрятавшись за куст темнолистой, давно отцветшей и оттого скучной сирени, Матильда разглядывала собственную ладошку. Выждав какое-то время, отвела ветку и осторожно выглянула.
Чарльз одинокий, ужасно милый, ссутулившись, брел к своему велосипеду.
«Я гадкая, мерзкая. Я не должна была так поступать дернув с ветки листик сирени, она сунула его в рот и нервно пожевала. Но почему я больше не увлекаюсь Чарльзом? Выплюнув разжеванную зеленую горечь, она вздохнула и ожесточенно расчесывала искусанное комарами коричневое предплечье. А теперь, когда он всерьез принялся за мной ухаживать мне и вовсе стало скучно. Поначалу хотелось а теперь скучно.
Ну и ладно!.. и вообще не хочу об этом думать».
На самом деле три дня назад она окончательно и бесповоротно изменила Чарльзу, она влюбилась в другого. В писателя Грибоедова. Того самого, тезку Пушкина, Александра Сергеевича автора знаменитой пьесы «Горе от ума»
Все произошло неожиданно. Ей давно уже хотелось разучить красивый ми-минорный вальс, так часто звучавший в балетном классе.
«Вальс Грибоедова», отвечал концертмейстер Адольф Францевич на ее вопрос об авторе. Она взяла из училищной библиотеки ноты но, ленясь, за все лето так ни разу и не раскрыла. И теперь дождливым серым вечером от нечего делать села к роялю.
Окна были распахнуты настежь. Большой дождь кончился, но периодически возобновлялся маленький; шурша, пробегался он по листьям мокрого сада и тут же испуганно замолкал. Витая струйка звонко стекала с угла крыши в деревянный бочонок. (По всему ободу заросший зеленым бархатом мха он стоял у веранды на двух почерневших кирпичах, и маленькие ловкие лягушата время от времени выпрыгивали из-под днища, стреляя лапками-ножницами).
В комнате было сумрачно, почти темно; из сада тянуло холодной сыростью. Вглядываясь в ноты, девочка лениво разобрала правую руку потом, сбиваясь и чертыхаясь, левую. Соединила обе и не слишком уверенно сыграла. Склонив голову набок, вслушиваясь, повторила все сначала. (Потом она играла еще и еще, добиваясь той красоты и нежности, которые, она чувствовала, изначально были заложены в прелестную вальсовую мелодию). И с каждым разом все больше пленялась изяществом звуков, похожих на серебряные колокольчики. Как трогает, как задевает душу! И так откровенно, так настойчиво звучала в мелодичных повторениях ласковая мужская просьба. Она замерла, затаила дыхание. Девочку пронзил внезапный холодный трепет взлетевшие качели отвесно падают вниз, разом рушится сердце, и ледяной ветер сладко замораживает грудь изнутри. Озноб души, преддверие обморока, короткая райская дурнота все эти странные ощущения не раз повторятся потом в ее жизни.