Неподалеку бежал ручей: не нарисованный, как это обычно бывает в театре, но настоящий, быстрый, прохладный.
«Пить, хочу пить Облизывая пересохшие губы, она постоянно оглядывалась на бегущую воду. Коля, в которого во время их совместных репетиций она была немножко влюблена, спеша ей угодить, побежал к ручью (и при этом не забывал держать руки во второй позиции). Матильда стояла и смотрела ему вслед. Он вернулся с полной кружкой той самой, белой с двумя синими зайчиками. Величавым театральным жестом Коля приложил руку к сердцу и раскланялся перед публикой. Вдруг кто-то (она точно знала, что не Коля) позвал ее по имени, она завертела головой, припоминая, кому мог принадлежать этот голос.
Публика, явно недовольная заминкой, зашикала, засвистала
Музыканты несколько раз принимались играть, но отчего-то у них не ладилось, и все выходило что-то фривольное, почти неприличное. Оркестр то и дело сбивался, замолкал потом начинал все заново публика смеялась, и Малечке казалось, что смеются над нею. Потупившись, она стояла с кружкой в руках, и отчего-то ей было неловко, совестно.
«Вас ожидает большое будущее», проговорил Коля; и она вдруг подумала, что не испытывает к нему никаких чувств. Постойте, да это и не Коля вовсе. Но кто же, кто? Молодой человек, не обернувшись, уходил от нее прочь. Глядя ему вслед, она залпом осушила кружку. Вода не утоляла жажды, то была сухая совершенно сухая вода. Раздосадованная Матильда отбросила пустую кружку, с раздражением топнула и почувствовала, что поднимается над сценой. Она попыталась встать на ноги, но кругом был воздух, только воздух. Легкое платье трепетало и струилось на ветру, так что приходилось обеими руками придерживать взвивавшуюся юбку.
И вновь она услыхала аплодисменты.
«Мне аплодируют, потому что другие так не умеют. Теперь уж и публика меня не видит слишком высоко. Отчего театр и вдруг без крыши? Меж тем летать вовсе даже не трудно! И как это я раньше не догадалась? Ведь ничего нет проще и почему только не летают люди? Она решила, что прямо сейчас изобрела рецепт свободного полета.
Всего-то и нужно оттолкнуться ногой от земли, и лети себе как птица!» Она грудью раздвигала упругий, тугой воздух, разглядывая зеленеющий внизу луг и голубую ленту ручейка.
Шурша шелковистыми крыльями, промахивали мимо нее гигантские бабочки и они также были танцовщицы. Кувыркаясь в воздухе, бабочки проделывали ловкие танцевальные pas; крошечные ножки были обуты в балетные туфельки. Яркие крылья трепетали точно шелковые флаги. На их тонких пальчиках блистали яркие перстни. Малечке захотелось стать одной из этих бабочек, но при попытке повторить их кульбиты у нее закружилась голова. Она постоянно помнила про свою бескрылость и знала, что напрасно взмахивает неоперенными руками. То и дело с криками проносились птицы, крыльями задевая голые плечи. Порой ей хотелось передохнуть, и тогда она планировала вниз, спрыгивала на траву и вновь аплодировали ей невидимые зрители. Но теперь уж она была небожительница. Оттолкнувшись ногой от земли, опять взмывала вверх и опять плыли мимо облака И даже не облака то были, замечала она, а кисейные белые тюники из училищной костюмерной. Она дотрагивалась до них пальчиком и те точно упругие белые мячики отскакивали в сторону.
Она долго бы так забавлялась, но вдруг ей сделалось зябко, затосковалось по уютной привычной тверди. Она барахталась в воздухе, отыскивая опору. Воздух давил на грудь, трудно было дышать. И не дай Бог рухнуть с этакой высоты! Меж тем, сгустились сумерки, стало темно. Непременно, непременно она разобьется! Черная пропасть разверзлась внизу страшная бездна ночного кошмара. Может быть это сон?
«Да ведь я сплю это сон, сон! придумала она себе спасительную мысль. Ей хотелось проснуться, стряхнуть наваждение, но по-прежнему вокруг нее был темный и зыбкий воздух. Хватаясь за пустоту, она почувствовала, что падает, отчаянно закричала и не услышала своего крика. Ветер засвистел у нее в ушах.
И вдруг все переменилось. Она сидела за нескончаемо длинным столом, противоположный край его терялся в голубом чаду. Государыня, вздернув подбородок, встряхнув кудрявой головкой, повелительным жестом подозвала незнакомого танцовщика. Затянутый в балетноее трико молодой человек, держась подчеркнуто прямо, подошел к императрице и склонил напомаженный пробор. Надменно-нежным голосом Государыня велела ему подавать пирожки. И вот уже множество танцовщиков в бархатных колетах, мягко ступая, одновременно со всех сторон понесли тяжелые блюда. За отсутствием места на столе блюда ставились одно на другое, так что вскоре выстроились странные пирамиды Матильда с тревогой наблюдала, как кренилась, грозя обрушиться, ближняя к ней шаткая конструкция. Почувствовав неудержимый голод, наша барышня потянулась было за пирожком, но голос классной дамы возмущенно зашептал прямо над ухом: «фи, как не стыдно! Видимо напрасно похвалил вас Государь! А ведь считались приличной воспитанной барышней! Как можно? И разве уж дома вас пирожками не кормят?»