Ганя, поверни меня, еле слышно попросила она.
Никитична развернула больную, чтобы могла видеть сына.
«Неужели мать»? Увидев старую больную женщину, Сева смутился, не знал, как держаться. Родственные чувства не отзывались в душе. Застоявшийся затхлый запах, давно не проветриваемого помещения, полумрак, убогая обстановка всё вызывало протест.
Почему решили, я ваш сын?
Елисейка! Елисеюшка! шептала женщина. Я твоя непутевая мать. Прости Не стоило звать. Знала, не надо Не утерпела. Очень хотела увидеть, как ты Прости Прости сыночек! Она замолчала.
Да, да Я все понимаю, прошептал Сева, тронутый мольбой женщины, в которой едва теплилась жизнь. Сыновние чувства не проснулись в нем, переполняла лишь жалость. Мать или не мать, перечить в такую минуту Сева не решился.
Все будет хорошо. Лежите.
Больная опять зашевелила губами, Сева с трудом разбирал слова.
Не хотела позора, Елисейка. Затравили тебя в деревне.
Злые люди у нас, подтвердила Никитична. Рос симпатичным пацаненком, похожим на всех Васильевых, а люди, показывая на тебя, кривились: немецкое отродье, фрицево семя.
Сейка, Сейка, простонала больная и откинула голову.
Доктора! Есть у вас доктор? закричал испуганно Сева.
Фельдшар. Доктор не приедет. Не жилец Лиза, сказал, Никитична поправила больную, приподняла подушку. Отойдет, родимый, отойдет. Фельдшерица укол сделает. Пойдем, покуда ко мне.
Сева уставился на умирающую, и не слышал Никитичны. Его ли мать, чужая, все одно, жалко старую, изможденную нелегкой жизнью, больную женщину. Вспомнил, какой представлялась мать в детдоме: молодая, красивая хохотунья в платье в синий горох, как у Светланы Агеевны, учительницы в первом классе. Никак, не старой и жалкой.
Пошли, я сноху пришлю к Лизавете.
Никитична ушла, а он все сидел, не в силах оторвать взгляда от умирающей. «Неужели она и есть мать, которую искал всю жизнь»? Пришла молодая женщина, взяла Севу за руку.
Пойдемте.
Он неохотно подчинился и пошел за ней в соседний дом.
В избе Ереминых Севу встретил яркий свет и уют. На полу домотканые коврики, на окнах цветы, телевизор «Рекорд», завешенный салфеткой. В сравнении с домом Елизаветы Петровны здесь жили богато. Сын Никитичны Петр радушно встретил Севу. На столе появилась бутыль самогона, соленья. Агафья Никитична накрывала на стол и рассказывала.
Егор вернулся с фронта, увидел, в семье пополнение, и подался в город. Лизке тут прохода не дают. Немецкая подстилка, шлюха. Пацаны в тебя камнями, как в паршивую собаку. Ну и надумали отдать в детский дом. Вместе отвезли в Стародубск. Егор и нынче не приехал. Отписала ему: Лизка помирает, приезжай. Не простил. Не приехал. Вот они, мужики, никакой жалости! До войны счастливее пары в селе не было.
Петр тем временем наполнял стакан за стаканом, Сева пил и не хмелел. Больше он не сомневался мать или не мать. Никитична вспоминала новые подробности.
Фашистское отродье, фриц, заплетающим голосом повторял он за Никитичной. От-ро-о-дье! Были такие в детдоме. Лупили их! За дело и так. Фриц! Понимаешь, Петя, я фриц? спрашивал он сына Никитичны.
Ты-то разе виноват? Война, успокаивала Никитична.
Сева уронил голову на стол. В голове шумело, мысли путались, не отпускала главная, он немецкое отродье. Умиротворенного спокойствия, пьяного безразличия не наступало.
Заварила, мать, кашу! Сами не схоронили бы? выговорил Петр матери, когда Сева задремал, или замолк надолго.
Лиза упросила. Всю жизнь держалась, а нынче не стерпела. Сколько отговаривала!
Видел, как отговаривала. Жил парень нормально, смирился, родители погибли. Может героями. Теперь Фрицево семя. Как будет жить дальше? Ой, бабы
К утру, Елизавета Петровна умерла.
Егор Иванович
День похорон выдался по-осеннему дождливым и холодным. Сельское кладбище, окруженное островком тополей и голых берез, с вороньими гнездами, довольно далеко от села, на взгорье. Когда-то стояла здесь и небольшая церквушка, остались одни стены. Мужики привезли на телеге гроб, с десяток старушек вынуждены были тащиться в гору пешком. Могилу для Елизаветы Петровны выкопали рядом с тремя молодыми березками, тесно прижавшимися друг к дружке. Никитична всплакнула. Сева с утра был в изрядном подпитии и, теперь, обняв березку, не очень понимал, что происходит. Одна из женщин подсказала бросить горсть земли на гроб матери, и он кинул несколько комьев, вытер руки о куртку.