Остаток дня Анна провела в мелких заботах. Пока она обегала магазины, пока готовила обед (ее мать работала проводницей в поезде дальнего следования, поэтому Анна часто хозяйничала одна и поэтому хотела отправиться к Шеркунову; заручиться же от матери проездным и льготами ей как-то не пришло на ум), пока болтала по телефону с подругами, она избавлялась от мыслей о Шеркунове, но как только наступил вечер, эти мысли вновь завладели ею. Они, навязчивые, углубленные, обессиливали ее: она не привыкла так много думать, принимать и отвергать столько решений. Она боялась, что не вынесет нравственного самосуда и уедет к Шеркунову. Она не любила ни думать, ни решать, ни осуждать себя и искала развлечений. Поэтому ее ум, едва начав просыпаться, тут же засыпал вновь; все ее поступки основывались на чувствах, неосознанных влечениях, симпатиях и антипатиях.
Вот и сейчас она захотела успокоения, вспомнила, что подруги пригласили ее на студенческую вечеринку, тщательно оделась и вышла.
Она должна поступить с ним так же жестоко, как он с ней. Мера за меру. Неужели он думает, что она такая дурнушка, что не способна нравиться другим? Еще как способна! И точно девочка, которую ни за что ни про что выбранили родители, нарочно толкает бабушку, или ломает игрушку, или отказывается есть, так и ей захотелось вредничать. Ее самолюбие восстало. Воспламененная, словно кулачный боец, которому под свист и одобрительное улюлюканье простонародья выбили зуб, она вспыхнула ответным гневом. Она забыла, что еще недавно, во время их последней встречи, уверяла его в любви. В л ю б в и. Но и тогда, и сейчас она была права; тогда потому что он баюкал ее самолюбие, он нежил ее, называл ласковыми именами, водил в театр, дарил цветы, и она любила его, осчастливленная, что он п р и н а д л е ж и т ей и все это видят; сейчас потому, что он оскорбил ее самолюбие, святая святых молодости, и она чувствовала, что если простит, то вынуждена будет прощать и впредь. А этого она не хотела. Может быть, он считает, что она покушается на его московскую квартиру? Бог с ней, с квартирой, ей и в Логатове неплохо. Глупо в ее-то годы привязываться к одному человеку, как будто нет других. Она никому не позволит командовать ею: она свободный человек
Анна зашла к подругам. Они уже были готовы и, оживленные, поджидали ее. Вечер в политехническом институте обещал быть интересным.
Действительно, в танцевальном зале толпилось много парней. На сцене гитаристы настраивали гитары. Свет был притушен. Принужденно ждали, когда зазвучит музыка.
Щебечущей стайкой впорхнув в зал, Анна и ее подруги образовали кружок и принялись болтать о том о сем. Они обсудили одного, второго, третьего из своих знакомцев, живо представляя их в лицах, но, наконец, и ими овладело нетерпение: музыканты все еще копались в инструментах.
Анна чувствовала на себе чей-то взгляд. Она внимательно изучила зал, но никого, кто бы уж чересчур явно буравил ее глазами, не обнаружила. Она подумала, что это с ней от нервозности. Однако ощущение не проходило, и она забеспокоилась: невпопад отвечала, некстати смеялась или вдруг замирала, приподняв голову, устремив вверх мечтательный взор, поза, которая, как ей казалось, красила ее и нравилась другим.
Наконец зазвучало тягучее танго; все замолчали и притихли; середина зала начала заполняться танцующими. Анна, прислонясь к стене, ждала, не пригласит ли ее кто-нибудь. Ее больно кольнуло, что месть, которую она задумала и так красочно расписала в воображении, осуществить куда труднее. Она затаенно и страстно хотела, чтобы с ней протанцевали хоть раз, пусть маленький, но отыгрыш в пику зарвавшемуся себялюбцу Шеркунову.
Она обмерла и возликовала, когда увидела, как из противоположного угла зала направляется рослый блондин; их взгляды скрестились, и она поняла: он к ней Она едва дождалась, когда он, как полагается в таких случаях, улыбнулся, что-то сказал и взял ее за руку. Золотисто-кудрявый Адонис с открытым прямодушным лицом, он бережно обнял ее, словно укутал цветок. Они познакомились.
Когда танец кончился, Леонид остался с ней, ненавязчиво поддерживая разговор. Он немногословно намекнул, что она ему понравилась, и оттого, что он сделал это мимоходом, она поверила больше, чем если бы он рассыпался в комплиментах. Она скорее почувствовала, чем поняла, что все в нем основательно, надежно, прочно, что он действительно интересуется ею, хотя и сдержанно. Вот я, каков есть, казалось, говорил он, лениво и однообразно жестикулируя правой рукой, точно взвешивая.