Куда они годятся! завопил Цецеи. Добрая стрела во сто раз лучше любого ружья!
Тут возник небольшой спор: старики соглашались с Цецеи, молодежь стояла за ружья.
Добо прекратил словопрения, заявив, что и ружья хороши и стрелы хороши, а лучше всего пушки.
Оруженосец Криштоф положил на стол позолоченный шлем искусной работы и маленькое распятие, затем молча встал за спиной Добо, держа в руке длинный плащ, похожий на мантию.
Гергей прочел еще список, где были перечислены все виды оружия: копья, дротики, щиты, различные ядра, кирки, багры, булавы, фитили, пики и разное другое военное снаряжение, имевшееся в крепости.
Добо поднялся.
Он надел на голову позолоченный шлем, накинул на плечи красную бархатную капитанскую мантию и, держа левую руку на рукоятке сабли, произнес:
Дорогие друзья и соратники! Стены крепости вы сами видели, а теперь вы знаете, чем мы располагаем внутри стен. Крепость Эгер решит судьбу тех земель отчизны нашей, которые еще не захватил враг.
В зале стояла тишина. Глаза всех были прикованы к Добо.
Если падет Эгер, не уцелеют ни Мишкольц, ни Кашша. Маленькие крепости турок сшибет, точно орешки с дерева. Сопротивления он нигде больше не встретит. И тогда история запишет Венгрию в книгу мертвых.
Добо обвел всех суровым взглядом и продолжал:
Эгерская твердыня крепка, но пример Солнока доказывает, что крепостям силу придают не каменные стены, а души защитников. В Солноке были чужеземные наймиты, и шли они не крепость защищать, а деньги добывать. У нас только пять немцев-пушкарей, да и они честные люди. Тут все защищают отчизну. Кровь понадобится кровь свою прольют. Жизнь понадобится жизнь отдадут. Но потомки наши не скажут, что венгерцы, жившие здесь в тысяча пятьсот пятьдесят втором году, недостойны называться венгерцами
Солнце заглянуло в окно и осветило висевшее на стенах оружие и латы, стоявшие на шестах вдоль стен. Заблестел и позолоченный шлем Иштвана Добо. Гергей стоял рядом с капитаном. Он взглянул в окно, потом приставил козырьком руку к глазам и посмотрел на Добо.
Я созвал всех вас для того, продолжал Добо, чтобы каждый мог отдать себе отчет в том, что его ждет. Для тех, кому собственная шкура дороже будущности венгерского народа, ворота крепости еще открыты. Мне нужны настоящие мужчины. Десять львов лучше полчища зайцев. Надвигается ураган. У кого дрожат поджилки пусть покинет зал прежде, чем я продолжу свою речь, ибо мы должны дать великую клятву, и кто нарушит ее, не посмеет даже после смерти предстать пред очами Господа Бога.
Он подождал, не тронется ли кто-нибудь с места.
В зале царила тишина. Никто не шелохнулся.
Подле распятия стояли две восковые свечи. Оруженосец зажег их.
Добо продолжал свою речь:
Мы должны поклясться друг другу священным именем Бога в том, что И, взяв со стола листок бумаги, он начал читать: «Во-первых: какое бы ни пришло послание от турок, мы его не примем, а тут же при всем честном народе сожжем непрочитанным»
Да будет так! послышалось в зале. Согласны!
«Во-вторых: когда турки овладеют городом и подойдут к стенам крепости, никто не крикнет им ни худого, ни доброго слова, что бы они нам ни орали»
Согласны!
«В-третьих: с самого начала осады никто не будет ни шептаться, ни собираться кучками по двое и по трое»
Согласны!
«В-четвертых: сержанты не будут распоряжаться отрядами без ведома лейтенантов, а лейтенанты без ведома обоих капитанов»
Согласны!
Рядом с Фюгеди зазвучал грубый голос:
Мне хотелось бы кое-что добавить.
Это заговорил Хегедюш лейтенант Шереди. Лицо его раскраснелось.
Слушаем! раздались голоса за столом.
Я предлагаю, чтобы и капитаны всегда действовали в согласии с лейтенантами и созывали совет, если в вопросах обороны или других важных делах это потребует кто-нибудь из лейтенантов.
Согласен, но только не во время штурма, сказал Добо.
Согласны! прогудели остальные.
Добо продолжал:
«И последнее: тот, кто выскажет желание сдать крепость или хотя бы заговорит о сдаче крепости в вопросительной или какой-либо иной другой форме, будет предан смерти»
Смерть ему! крикнули участники военного совета.
He сдадим крепость, мы не наемники! Мы не солнокцы! слышалось отовсюду.
Добо снял позолоченный шлем, пригладил длинные седеющие волосы, потом подал знак священнику.