Они вышли рано утром, и шагали без привала почти половину дня. Наконец, услышали шум ручья, текущего через плотину бобров. И вдруг отец встал, как вкопанный, даже ногу на землю не опустил из папоротников навстречу им выкатился полосатенький поросёнок. Полоски на его шкуре были тёмные, как у совсем маленьких детёнышей обычного кабана, но ростом этот малыш был выше колена взрослого человека.
Беги еле слышно выдохнул отец, рукой отталкивая Энке назад.
Полосатый тоненько визгнул. И тут же между осинками возникла мать-свинья.
Сначала Энке увидел только высокую тень, потом отец толкнул его сильнее, крикнул: «Не оглядывайся!», потом Энке прыгнул вперёд и пробежал пару шагов, потом сзади раздался крик отца и Энке нарушил приказ, оглянулся.
Он увидел, как свинья длинным рылом подбросила отца вверх и уже в воздухе перехватила зубами поперёк туловища. Страшный крик оборвался влажным хрустом. На смятый папоротник брызнула кровь.
И тогда Энке бросился на свинью с детским копьём против огромного зверя, чей рост превосходил человеческий почти в два раза.
У него не было чёткого замысла, он вообще плохо сознавал, что происходит. Ясной была лишь одна мысль нельзя бросить отца, надо что-то делать. Повезёт поразить свинью, а суждено погибнуть так вместе.
Энке с криком прыгнул вперёд и вверх, надеясь угодить остриём копья в свиной глаз. Но зверюга, не выпуская тело отца из пасти, мотнула головой, и юноша промахнулся. Копьё оцарапало крепкий покатый лоб, вырвалось из рук и хрустнуло. Сам Энке полетел под копыта твари.
Он чувствовал тяжкую вонь свиньи и ждал клыка в живот. Сейчас бросит отца и займётся им. Ну и пусть Но хищница, должно быть, всё же была озадачена его атакой, а может статься, и дух-покровитель оказался, наконец, где-то поблизости. Свинья лишь крепко лягнула его, и скрылась в лесу, унося отца так же легко, как куница тащит лесную мышь.
От удара свиного копыта Энке упал навзничь, ударился головой об осиновый корень и потерял сознание. Когда он очнулся, солнце уже стояло низко.
Энке повёл головой по сторонам.
В двух шагах от него кровь отца лизал волк.
Энке попытался встать тело пронзила боль. Рука хлопнула по земле в поисках копья копья не было. Волк спокойно повернул к нему голову и обмахнул языком нос.
Юноша открыл рот для Заклинания Волка хотя они с отцом и так произнесли его перед выходом в лес. От волка-то сказали, а от свиньи нет, не пришло в голову
Но заклинание не понадобилось волк облизнулся ещё раз и беззвучно исчез в папоротниках. И тотчас на том месте выросла фигура человека.
Человек а может, и не человек, не вышел из-за деревьев, не выскочил из сумрака леса он просто появился в воздухе над кустами черники. Перед Энке стоял старик с белыми волосами, глаза его были прикрыты. Ростом дедушка был примерно по пояс взрослому мужчине.
«Отца не жди! сказал беловолосый низким, глухим голосом. Иди домой. Быстро иди, не оглядывайся».
Энке внял. Через боль, стиснув зубы, поднялся. Поискал в папоротниках отцово копьё нашлось, но было переломлено пополам, как и его собственное. Энке подобрал кусок с кремневым наконечником и, опираясь на обломок, побрёл домой в ту сторону, где на маленьком ручье, впадающем в Пограничную реку, стоял их хабаган из жердей и коры.
Путь назад занял у него всю ночь и больше половины следующего дня. Медленным шагом, а где и ползком, продвигался Энке по лесу, оставляя запах своей крови, сочившейся при каждом резком движении из разбитой головы. Стоило выйти на этот запах медведю, или той же свинье и всё было бы кончено в один миг. Но беловолосый покровитель, наверно, всё же был рядом. С путающимся сознанием, кровавый и грязный, Энке ввалился в хабаган и следующие сутки проспал, как труп.
Пока Энке спал, мать и младшая сестрёнка Эйя не отходили от него. Промывали и перевязывали раны. Пели, сменяя друг друга, возвратные песни. И Энке вернулся в мир людей, открыл глаза.
Когда он рассказал, как было дело, мать задумчиво произнесла:
Ты, верно, духа-покровителя видел. Хороший знак. Наши старухи говорят: кто видел своего покровителя того трижды несчастье обойдёт.
Энке, строптивый и язвительный с детства, не удержался. Спросил, слабо ворочая языком:
Мать, а на четвёртый раз что будет?
Лежал он дней шесть. Потом заставил себя подняться и начал понемногу ходить. Нельзя долго лежать, отец говорил «Кто лежит гибнет!» Сытый житель селения ещё может позволить себе такое заболеть, шамана звать, лечиться. А изгнанник, в чей хабаган в любой миг может сунуть морду свинья, тигр или медведь никогда.