/Осторожно входит Кариотский./
Пресвятая Богородице, услыши вопль изверга Умоли Спасителя рода человеческого простить мне мое согрешение
Кариотский: Батюшка?..
о. Николай: Кто здесь?! В глазах темно Господи!
Кариотский: Это я Алексей Кариотский, вестовой из кают-компании офицеров.
о. Николай: Алексей? Дорогой мой, Леша. Что же ты не на аврале? Не попадет тебе?
Кариотский: Я нигде не нужен Батюшка, отец Николай, вот спросить хотел
о. Николай: Да, чадо мое.
Кариотский: А правда Христос воскрес?
о. Николай: Правда. Истинная правда! Родился, жил, совершил подвиг: погиб за нас грешных и воскрес.
Кариотский: Умер и воскрес?
о. Николай: Истинно так: умер на кресте и воскрес из мертвых.
Кариотский: А я вот родился, а умереть не могу
о. Николай: Что ты, что ты, Лешенька? Господь с тобою! Не говори греха
/Пауза./
Измучили окаянные?! Господи! Как бы я хотел обнять вас всех и не отдать на съедение дьяволу! Как бы хотел собрать вас, как птица собирает птенцов своих под крылья! Лешенька, терпеть нужно Претерпевший до конца, спасется. Тяжело? Понимаю, тяжело тебе
Кариотский: Нет, не то унизительно, что работаю за других; и даже не то, что бьют, и, что зря бьют! Нет, не это еще гадко и невыносимо. Не это Убивает, здесь в голове: понимание Невозможно терпеть понимание, сознание: все кто бьет и унижает, все кто издевается над «Лешим» сами по себе во сто крат хуже, гаже, презреннее, а при том считают меня же и ничтожеством, мразью, трусом. А я не трус! Неправда! Не слизняк и не ничтожество. Я умнее их, нравственнее, чище. У меня образование! Я могу чувствовать, у меня душа есть: стихи пишу Э-э-эти скоты, они всегда думают свое, и бьют, и унижают, и веруют: Кариотский ничто! И эта их вера в мое ничтожество, она противна, она оскорбительна, мучительна, она губит, губит, душит, душит меня!
/Пауза./
О! Если б унижал умный человек, не было бы так больно. Бьете? Пусть! Издеваетесь и смеетесь? Пусть! Но, преклоняйтесь пред моим умом, пред моим образованием! Не забывайте, уважайте во мне человека, че-ло-ве-ка ради Бога!..
/Плачет./
Спасите Лёшу, отец Николай! Пожалуйста, пусть они думают, что я не могу ответить по сроку службы. Оттого, что они много отслужили, а я мало. Пожалуйста, скажите им: «Алексей не трус.» Твердо так скажите: «Не трус и все!» Пожалуйста, пусть думают эти жалкие людишки обо мне хорошо. Ах! Будь их годком, все равно бы били
о. Николай: Бедный, бедный Лешенька
Кариотский: Они завидуют Эти микробы не могут ценить интеллект. Нутром чуют кто умнее их и, ненавидят за ум. «Вот, говорят себе, Кариотский выше, за то мы ему хромачём в рыло! Стирай, карась, наши потные тельняшки!»
о. Николай: Бедный, бедный Лёшенька! О, если б ты не был столь высокомерен и горд, то не страдал бы так сильно
Кариотский: Я много могу много! А они не знают, не знают Алексея Кариотского. Думают, я терплю из страха У у! Неправда! Терплю потому что интеллигентнее их. Они ничего не знают Ни дважды два, ни меня. Ни слухом, ни духом: Алексей никого не боится. И годков не боится, и боли не боится, и смерти никогда, ни за что.
/Бросается в руки о. Николая и рыдает/
о. Николай: Ах, Лёша, Лёша. Добрый, дорогой Лёша! Да, кто же тебя осудит? Кто в жизни своей хотя один разок, пусть даже самый маленький, крохотный разочек, да не боялся? Никто, никогда во всем свете не осудит тебя Смирись!
/Кариотский перестает плакать и выжидая смотрит в слезящиеся глаза о. Николая/
Кариотский: А Пересветов не боялся Он держит Лёшу за труса. Ложь! Лёша способен не пугаться годка. Могу большое дело совершить Могу великое дело. Но дрожу. Как только глаза его увижу, и дрожу. Ноги к палубе прирастают, свинцовые; жилы, как струны Отец Николай!