Пластиковый мир. Гори ярче.
«И сказал: отец мой! Он отвечал: вот я, сын мой. Он сказал: вот огонь и дрова, где же агнец для всесожжения?» Вспоминаю строки из Библии, и чиркаю зажигалкой. Все закрыто. Решетки предотвратят побег. Я вижу, как языки пламени разгораются внутри убранств, а я отхожу. «Весь народ видел громы и пламя, и звук трубный, и гору дымящуюся; и увидев, народ отступил и стал вдали». Из меня сыплются откровения, и я начинаю плакать по тебе. Вижу, как начинают паниковать люди и рваться в закрытые двери, вижу, как сквозь решетки протискиваются женские руки объятые пламенем, вижу плавящиеся лица в безумных гримасах боли, крик и треск мебели повсюду. Запах оплавленной кожи и горелых волос.
После этого за тридцать метров от огня я наблюдаю за твоим домом. «Вот, имя Господа идёт издали, горит гнев Его, и пламя его сильно, уста Его исполнены негодования, и язык Его, как огонь поедающий» Вижу собственными глазами, как ты выбегаешь из дома, платье объято пламенем, и руки твои в крови.
На этом мои воспоминания обрываются.
7
После того, как я заканчиваю этот ужасный рассказ, ты предлагаешь выпить. И в этой тишине, скорее всего, у тебя рождаются странные мысли. В номер приносят шампанское, но забывают принести еще один бокал. Тебе не кажется это странным, но я набираю номер телефона для того, чтобы попросить принести еще один.
Думаю не стоит этого делать, говоришь ты и нажимаешь на рычажок телефона, мы справимся и с одним бокалом.
Тебе не кажется, что в моей истории слишком много случайностей, спрашиваю я.
Падаю на кровать, а ты ложишься на меня сверху, и мы соприкасаемся носами. Чувствую запах твоей мятной жвачки. Наши глаза встретились твои серые и мои зеленые, наша кожа почти срастается, а твои волосы, твои прелестные вьющиеся локоны, скрывают мое лицо от внешнего мира. Как ширма. Как занавес. Длинные пряди прикрывают видимость по обе стороны моего лица, и я в этой интимной полутьме вижу правильные черты твоего высеченного, как из камня лица, теплое дыхание и желание поцелуев. Мы одни в этом пустом мире, говорю я, разве ты не чувствуешь одиночества находясь здесь со мной?
Знаешь, я больше не хочу обсуждать тот злополучный вечер, когда все это случилось. Этого больше не существует, ты же видишь, что теперь я с тобой и это главное.
Мне кажется, что иногда я все также отчетливо чувствую запах жженой ткани твоего свадебного платья, говорю я. А если верить статистике, то огонь единственная беспристрастная стихия.
Мы пьем шампанское, я глажу твои кисти рук, а когда обнимаю, то ты говоришь, что никто и никогда не обнимал тебя так. Не знаю верить ли этому, ведь, кажется, я самый настоящий среднестатистический неудачник.
Ты же знаешь, что это не так, говоришь ты, просто тебе нужна моральная поддержка. К сожалению, почти всегда, но думаю в этом и есть твоя отличительная черта.
Я всегда хочу быть один!
Это изюминка.
Мне кажется, что у меня не все порядке с головой!
Это особенность всех писателей.
Я никогда не напишу своей лучшей книги!
Это потому что каждая последующая будет лучше предыдущей, и так до бесконечности, говоришь ты, и так до самой смерти, как тебе и хочется.
Своего рода творческая идентификация, анатомия сознания, разрез созидания конкретного человека. К сожалению, я мало понимаю, кто я такой. И кем стал. Я не понимаю, почему люди отказываются от нормального и общепринятого пути, почему выбирают дорогу отчуждения, ограничения себя во всем. Я твое ничто. Я твоя пустота, которая никак не может наполниться. Я твое не родившееся дитя. Твой страшный сон. Я говорю, что помню ночное бдение, в котором мы с тобой впервые поцеловались. Пусть на грани яви и фантазии, но сделали это перешли черту маленькой смерти, за которой уже не было возврата в прошлое. Боюсь, что я готов умереть на твоих руках лишь для того, чтобы доказать себе, что больше не живу. Что я всего лишь отголосок чьей-то жизни, возможно, даже твоей, возможно, выдуманной кем-то. Я не верю больше в Бога, не верю в тебя, не верю в эмоции, не верю в себя, не верю в деньги, не верю в наркотики, не верю в книги, не верю в еду, не верю в спорт. Все иллюзия, все несуществующая идея, которую каждый возносит в ранг идеала. Я покинутый всеми и позабытый даже тобой. Что бы подумал Иисус, если бы я отрекся от него, как апостол? Он бы сказал «еще один человек, слишком человек»