Я хотела было остановиться на этом, но дальше тоже интересно:
«Тридцатилетняя хозяйка была вполне из нашего времени, даже несколько впереди, она исходила агрессивным задором, сленгом и никотином (ни Люда, ни Надежда Филипповна никогда не были завзятыми курильщицами) и все время что-то потягивала из стакана. Нам всем поднесли выпить»
Одно слово приблизительной правды: потолки в этом доме были ну не высоченные, а просто высокие.
Но вы, Юра, не видели меня в своем номере никогда. И я увидела вас но не очень-то разглядела в ресторане «Астория» в тот вечер впервые.
И пить в этом доме в тот вечер можно было только чай, или водопроводную воду.
И Саша попросил меня: «Принеси стаканчик воды. Только, пожалуйста, слей как следует, а то она застаивается в кране»
Я вышла на кухню и следом за мной вышли вы, Юра. Вода из крана лилась в стакан, переливалась через край, вы секунду потоптались на месте и сказали:
Послушайте, завтра утром я буду один в номере. Часов до трех. Может быть, вы приедете ко мне?
Куда? я несколько обалдела.
Ну, ко мне в гостиницу.
Нас, конечно, знакомили в ресторане, но, кажется, вы ни то не расслышали, ни то не запомнили мое имя. Да и я, собственно, только сейчас как следует разглядела вас.
И подумала: какое красивое, безумно трогательное лицо совсем не вяжется оно с этим вот ошеломительным хамством. И при всем моем «конфликтном, необузданном характере» у меня не возникло даже малейшего желания, ну, хотя бы плеснуть в это лицо холодной воды. Но надо же было как-то ответить и я сказала:
Боюсь, вам это будет дорого стоить.
Мне казалось, что такой ответ достоин предложения.
Глупости. Я просто смотрел, как вы сидите, в такой позе
Ах с позами? С позами вам будет уж точно не по карману, лихо, дерзко парировала я, и сама себе в эту минуту очень нравилась. Но на самом деле это должно было выглядеть ужасно глупо.
Вы так и сказали:
Какая вы дура, оказывается. И ушли в комнату.
Пока мы с вами так мило беседовали, вы держали обе руки глубоко в карманах брюк. Только плечам было дозволено как-то участвовать в разговоре. По лицу пару раз внезапно пробежал тик: одновременно подернулись правый глаз и правая ноздря. Но это только усилило ваше сходство с каким-то крупным животным из породы кошачьих не с хищником, нет А все-таки, знаете, вы были похожи на льва, только не на льва из джунглей, а на сытого, холеного, но очень печального циркового льва.
Я сейчас подумала о том, как много требовалось от Саши, чтобы очаровывать дам: он должен был быть остроумным, внимательным, нежным, артистичным, наконец, талантливым, еще лучше знаменитым. А от вас ну, ровно ничего: вы могли быть никому неведомым юношей, могли стать кем угодно, ну, хоть самым безвестным инженером, никогда не то, что не написать, но даже и не прочесть ни одной книги
и все равно вас любили бы всю жизнь, до самой старости.
Вот чего я так и не узнала о вас: было ли вам самому известно это вам Богом данное. Случая не было спросить. Так же, как теперь я могу спросить, не уже не получу ответа: отчего, Юра, в этом своем воспоминании о Галиче вы так много внимания уделили моей персоне? И знаете, смешно получилось сначала все в каких-то превосходных степенях: «большой душевной энергии», «выдающегося литературного дара» А потом вспомнили, видно, что-то неприятное и обозвали «коброй».
И множество раз потом при каждой нашей встрече, сказав мне что-нибудь доброе, иногда замечательное, вы как будто спохватывались и старались хоть как-нибудь да обидеть
Но ни тогда, ни потом, ни теперь я не могу обидеться на вас
Булат Окуджава
ВСТРЕЧА ВТОРАЯ
Перечитывая «Дневник» Юрия Марковича Нагибина, по незаметным постороннему глазу приметам я поняла, что ошибалась, думая, что с момента нашей первой встречи до второй прошло десять лет. Не десять, а всего семь.
Но многое случилось и необратимо изменило нас за эти годы. Иллюзии, бурно накатившие на нас в начале «оттепели», истаяли окончательно, жизнь обрела затхлый, гнилостный запах застоя, но чем безнадежнее тонула в его трясине страна, тем с большим упоением пестовали мы свои отдельные, исключенные из жизни общества судьбы. Тем с большей легкостью вставали на путь поиска и обретения своей, неофициальной, стоящей над законом реальности.