И все-таки я приезжала к нему еще пару раз и Саша все не знал, чего ему больше хочется: сразу увести эту девочку в белой юбке и голубой пушистой, заморской кофте куда-нибудь подальше в темную аллейку, или, наплевав на осторожность, наоборот, торчать на виду у всех, насладиться сполна завистью своих болящих сверстников, а уж потом в аллейку
Посередине улицы Горького я зашла в телефонную будку и, перекрикивая автомобильные гудки, прокричала: «Саша, я звоню из аэропорта.
Мне пришлось немедленно вылететь в Ленинград. Я прощаюсь, уже посадка!»
Мягкая посадка. Оттого нам и удалось сохранить такие добрые отношения на потом, навсегда. Оттого он и мог наверняка вызвать меня к своей постели, когда термометр уже зашкаливало
Но это было уже много лет спустя
В тот вечер снег падал крупными хлопьями маленькие белые паруса, надуваемые легким ветром они долго кружились над головами, прежде чем коснуться земли. И улица перед «Асторией» и сад, Исаакаевский собор все казалось прекрасной декорацией и мы сами казались себе не просто хорошо подгулявшей в ресторане компанией аж до самого закрытия а совершенно необыкновенными исполнителями какой-то волшебной пьески.
Обняв за плечи, Саша повел меня за угол по улице Герцена. Ногам так уютно было ступать по пушистому насту, так завораживало это белое кружение перед глазами, что я не заметила идущих нам навстречу людей.
Но Саша он же драматург, он не только актер, он знает, как пишутся красивые сцены он опустился передо мной на колени, ну вот ровно за секунду до того, как эти люди поравнялись с нами, они окружили нас и, должно быть, потрясенные услышанным, замерли: Саша объяснялся мне в любви. А я не то отмахивала снежинки, не то тянула к нему руки, смеялась и умоляла: «Саша, ну дорогой, ну, золотой-брильянтовый, да встаньте же вы!» В это мгновение из-за угла появился мой муж Миша, Саша тотчас же притворился совершенно пьяным и, помогая ему встать, Миша сказал, что расходиться никто не хочет, хорошо бы куда-нибудь пойти: «Белла будет читать стихи, Булат петь, вот только Саша совсем» «Нет-нет, Миша, я в порядке, встрепенулся Саша. Это великолепная идея! Обязательно надо куда-нибудь пойти»
Мы жили на Обуховской обороне, у черта на куличиках, да к тому же с родителями, Венгеровы на другом конце города, ни Гипиусы, ни актер Лебедев с женой к себе не зовут и тут я придумала: в двух шагах от «Астории», на Фонарном переулке самый лучший, самый гостеприимный дом в Ленинграде, дом моей подруги Люды Штерн. И первый час ночи меня не смутил, позвонила из автомата, говорю: «Людаша, вот мы тут, такая компания: Ахмадулина с Нагибиным, Окуджава, Галич, еще кое-кто Можно к вам?» К услышала: «Мама, можно к нам сейчас придут?..»
В ответ глубокое, всегда немного ироничное контральто Надежды Филипповны: «Боже! Сколько знаменитостей сразу! Но нам же нечем их угощать!?»
«Нас не надо угощать! ору в трубку, будто надеясь, что не Людка, а сразу Надежда Филипповна меня услышит, Мы из ресторана!»
Все-таки домработницу Тонечку послали в ночной буфет автобусной станции благо неподалеку и к нашему приходу на столе стояло блюдо бутербродов, а на плите пыхтел чайник. Вот только никакой выпивки дома не сказалось, и Надежда Филипповна все извинялась, но мы уже сидели в гостиной, уже Булат настраивал гитару и хорошо, что не было выпивки, Белла и без того была изрядно пьяна, да и всех нас трезвыми назвать было бы трудно.
Но звучали стихи и песни, и снова стихи это был замечательный вечер, он навсегда запомнился и нам, и Надежде Филипповне, и Люде, и нашим друзьям Ефимовым они уже собирались уходить от Люды, но, когда я позвонила, решили остаться.
В этой квартире на Фонарном, в прихожей стояло старинное красного дерева трюмо с притуманенным временем зеркалом.
Три с половиной комнаты и кухня-закуток. В нее можно прейти через гостиную и столовую вернее то, что в Америке называют «дайнет», а можно попасть из коридора, пройдя мимо ванной. Маленькая комната рядом с гостиной всегда вызывала у меня жгучее любопытство, неизменно побеждаемое застенчивостью я так и не осмелилась при жизни Якова Ивановича, главы дома, заглянуть в его кабинет. Только мельком, проходя в комнату Люды, видела увешанные старинными гравюрами стены, на них гусары, кавалергарды, драгуны Яков Иванович был уникальным знатоком русской военной формы. К нему обращались за помощью при съемках исторических фильмов, у него консультировался Андронников, он дружил с Владиславом Глинкой. Юрист, профессор трудового права, это он попросил свою ученицу З. Н. Топорову защищать на суде Иосифа Бродского. Но теперь его уже не было. Спустя какое-то время после его смерти в квартире сделали ремонт. Должно быть, отдавая дань авангардистской молодости Надежды Филипповны стены и высокие потолки в квартире выкрасили в оранжевый, темно-синий, терракотовый и бордовый цвета. Потолок в гостиной, где мы сидели, стал красным. Но старинная Александровская мебель, массивное краснодеревье, торшеры под обрамленными бисером абажурами, ширазского кашемира покрывала на тахте в гостиной и на диване против тахты все вписалось в интерьер, спокойно снеся этот удар модернизма. Сидеть в гостиной было уютно, кто-то расположился на диване, я скинула туфли и с ногами забралась на такту, спрятавшись за Сашину спину