Иногда получалось сухо и казенно. Гипотетическое «Изделие 1532» превосходило «Точку»23 в безличной отстраненности, холодности и скуке.
Западные эксперты не сдерживали фантазии правого полушария мозга и давали нашим «изделиям» почти поэтические имена: «Черная сатана», «Грозный орел», «Крадущийся тигр» Впрочем, нет: «Крадущийся тигр» часть названия голливудского фильма «Крадущийся тигр, затаившийся дракон».
Западные названия захватывали воображение и приживались и по эту нашу сторону границы.
Слово «изделие» ассоциировалось не только с войной, а еще с продукцией «Баковского завода резинотехнических изделий». Этот подмосковный завод выпускал «Изделие 2» презерватив, или, как нынче говорят, «презик», резинка.
Слово «гондон» из стилистически сниженной лексики, почти ругательство. Хотя, это всего лишь фамилия врача, впервые предложившего использовать подобное средство медицинской защиты и контрацепции. Фамилия врача Кондом. Он делился советами с королем Англии Генрихом VIII, у которого было шесть жен. Хотелось бы добавить «только официальных», но воздержимся История хранит тайны во тьме веков. Утверждения сомнительны, предположения спорны. Ясно одно, доктор Кондом сделал вклад в объединение войны и любви: изделия по-прежнему в ходу и у военных, и у влюбленных.
Будущий выпускник осознавал реальные варианты будущего много позже поступления в Институт, в конце первого начале второго курса. Между началом осознания и концом понимания просматривался продолжительный промежуточный этап. Редко что происходит просто так и вдруг. Пониманию и осознанию предшествуют «звоночки», или даже звон колоколов. Иногда венчальных, иногда погребальных.
Поток выпускников, покидающих стены Института, и входящий поток новичков не пересекались между собой. Эти потоки не перемешивались физически и информационно.
Выпуск из Института происходил в июле, в Москве. Ритуальное действо окончания учебы включало торжественное построение на главном плацу Института. Молодым лейтенантам, впервые надевшим парадную офицерскую форму, вручали дипломы и значки об окончании Института.
Вступительные экзамены проходили за городом, в полевом лагере. «Входящие» и «выходящие» не пересекались и не могли поделиться информацией, поговорить «за жизнь», поделиться «секретами мастерства».
Сведения о судьбе выпускников доходили в виде обрывочных сведений и анекдотических историй.
Встретил Колю на одном из мировых перекрестков, рассказывал выпускник. Коля сделал вид, что мы не знакомы. В подобных случаях лучше не лезть с расспросами.
Сердце юного курсанта замирало в сладкой истоме, и воображение дорисовывало детали, главной из которых был он сам в качестве основного действующего лица.
Сложно сказать, было ли такое разделение потоков организованно сознательно, или происходило само по себе. Большинство вещей в жизни устраивается гармоничным образом в силу естественного течения событий и внутреннего устройства «большой схемы всего».
Так получалось и само собой складывалось, что знание о будущей жизни выпускников не становилось достоянием «дневного» сознания входящего потока. Абитуриенты исповедовали идеи «международного присутствия» и жили мечтой о красивой заграничной жизни на переднем крае советской внешней политики.
Молодые люди с энтузиазмом выдумывали трудности, которые придется преодолевать. Трудности отдавали романтикой и героизмом.
Некоторых преподавателей в Институте называли погорельцами. Они «погорели» за рубежами отечества, их выдворили из страны, как persona non grata. Это подогревало ощущение героизма в сердцах юношей.
Став однажды persona non grata на «той» стороне границы, погорельцы приобретали статус невыездного у нас. Погорельцы оседали в профильных и не очень профильных учреждениях разной степени закрытости, и создавали вокруг себя ауру загадочности и жертвенной романтики.
Подобный коктейль ароматов таинственности действовал на курсантов Института как сильный афродизиак и вызывал в воображении образ Джеймса Бонда. Сердца молодых людей переполняла готовность испытывать лишения и преодолевать трудности, связанные с перегруженностью интересными и захватывающими событиями.