У Динки подписал?
Ни. А шо, трэба?
Ну, она тебе давала?
Так, давала
Значит, должен вернуть, и пусть в бегунке распишется, что ничего не должен!
Простодушный Опанас крепко задумался: как вернуть то, что давала ему Динка? Придумал отдать присланным из дому салом, пошел к ней и попросил подписать обходной! Все бойцы чуть не треснули пополам со смеху, когда оскорбленная в лучших своих чувствах повариха-мусульманка гонялась за Опанасом с поленом, вопя:
Я те покажу, «обходняк подпиши»! Сало поганое сувать вздумал! Я не переститутка, а честная давалка!
Принимая всех желающих, она отчаянно надеялась забеременеть. В результате пяти лет таких титанических усилий у неё, к моменту возвращения ребят, вот уже три недели подрастал рыженький и лопоухий сын полка, похожий точь-в-точь, как все утверждали, на прапорщика Гуреева, завскладом ГСМ. Жена прапора, Алевтина, прознав об этом, отлупила мужа скалкой так, что он неделю прятался в казарме, залечивая свинцовой примочкой и йодом шишки и ссадины, и задумчиво что-то высчитывая на пальцах. Алевтина устроила скандал и Динке в виде бабьей драки с тасканием за волосы. После битвы, закончившейся боевой ничьей, тетки остыли и, неожиданно, помирились. Рожденного пацана обратно не засунешь, чего ж теперь ссориться! Посидели за чаем, поговорили душевно, придя к трём выводам. Первый: все мужики козлы! Второй: выйти на улицу положительно не в чем. Третий: дети всякие нужны, дети всякие важны!
Сейчас друзья сидели и вспоминали эту и другие истории из их службы. Судьба и приказ начальства забросили их на два с половиной года в одну неназываемую африканскую страну, где Советский Союз имел особый интерес, вывозя втихаря необработанные алмазы, слоновую кость, самородное золото. В стране шла затяжная гражданская война, и СССР был негласно на стороне повстанцев, поддерживая их оружием и припасами. Повстанцы и обеспечивали вышеупомянутые сокровища, по-видимому, просто грабя правительственные склады и караваны. Иногда они доставляли груз на базу сами, но чаще приходилось выезжать или вылетать на вертушке в указанное место, так как у партизан своего транспорта не было. В этом, собственно, и состояла служба: сопровождение спецгрузов.
База была в зоне контролируемой повстанцами, но забирать груз приходилось откуда попало, частенько из мест, куда вертолету сунуться было опасно, а джип просто не мог проехать. Тогда приходилось переть груз на себе, по дороге отбиваясь как от армии, так и всяких бандитов, причем отличить одних от других было большой проблемой. В этих командировках бойцы носили камуфляж без знаков различия. В плен сдаваться не рекомендовалось, ибо официально их не существовало, и консул обязан был делать большие глаза и отнекиваться, буде ему предъявили бы претензии по поводу пойманных русских парней.
Однажды Веня, Лёня и ещё трое бойцов под командой лейтенанта Громова, вместе с тройкой местных доставляли груз в тридцать кэгэ алмазов из тайника на болоте к вертолету, спрятанному в трех днях пути. В первый же день нарвались на засаду, но отбились, положив пятнадцать черных и потеряв одного своего. На другой день потеряли ещё одного гад сбежал к бурам, благо граница была недалеко. Выбрал свободу, так его растак! Идти стало труднее: могучий Лёнька пер на себе и груз, и ручной американский пулемет М60, Петька Ляхов рацию. Только у Вени оставалась свобода маневра, и он с тремя местными шел впереди, разведчиком. Когда до вертолета оставалось часа три ходьбы, они уперлись в армейский отряд, силой до полусотни стволов. Слева, вдоль реки, была полоса минных полей шириной в сотню метров, щедро раскинутых бурами на десяток кэмэ. Справа отвесные скалы, на которые и днем-то не заберешься, не то, что ночью. Прямо вражеский отряд, судя по виду ветераны. Тоже не сунешься. На единственной тропе встали лагерем, судя по всему надолго. Что делать? Назад повернуть невозможно был риск нарваться на банду, потерявшую их след. Громов решил выжидать. Под палящим солнцем, закопавшись в землю, выжидали двое суток, надеясь, что армейцы уйдут. Не ушли! Мучила жажда и мухи. Партизаны слиняли на рассвете, отдав, правда, остатки воды. К ночи стало совсем худо: воды ни капли, языки, сухие как терки, ворочались во рту, в головах мутилось. Душила вонь собственных экскрементов, потому что прикопать их не было возможности.