Мам, в ваше время только пионерские лагеря и были. И что ты устраиваешь? Он уже вернулся. Даже поздоровался, Ирина Фёдоровна открыла посудомоечную машинку.
По-русски хоть? встрепенулась бабушка.
Мам.
Загубили душеньку русскую, всхлипнула Нина Ивановна.
Мамá! донеслось сверху.
Нина Ивановна перекрестилась, дочь сделала вид, будто не заметила.
Мы здесь, Николя! отозвалась женщина. Что случилось?
На кухне вырос худощавый юноша с копной темно-каштановых волос на голове и иссиня-чёрного смартфоном в руках.
Я искал он указал на лежащие на столе ножницы. Их.
Ножницы, Николя. Это ножницы, спокойно ответила Ирина Фёдоровна.
Нина Ивановна вновь перекрестилась.
Как ты хоть? Скучал? Взмолила бабушка.
Ирина Фёдоровна опередила сына с ответом:
Отвык уже, наверно, от нашей мороси-то?
В Париже salement1, вяло ответил юноша. Но и тут уныние сплошное.
Бабушка вновь перекрестилась.
Поди вещи разбери, через час запускаю машинку, сказала мама и вложила ножницы в руки сыну.
Николя ушел, крутя перед собой ножницы, будто пытаясь запомнить русское название вместо привычных ему cisaille2.
Ирина Фёдоровна наклонилась к старухе и прошептала:
Прекрати. Слышишь? Прекрати, говорю тебе!
Но как же русскую речь забыть! положив руки на грудь, взмолила бабушка.
Мам, он год проучился в Париже. Он по-русски только с нами по скайпу болтал. Весь тот год он даже думал по-французски. Чего ты хочешь от мальчика? Втянется ещё.
Да ты мне ответь лучше, зачем вы вообще его туда отправили!
Сама прекрасно знаешь, буркнула дочь, включая чайник.
Но не понимаю! Не понима-а-а-ю! всхлипнула бабушка.
Ирина Фёдоровна повернулась лицом к лицу к пожилой женщине, заглянула ей в глаза и ответила:
Каждый потомок Оленевых год проводит в Париже. Так уж повелось, что после 1917 года, мама, Оленевы перебрались во Францию.
Да это сто лет назад было! Чего им неймётся?
Я ещё раз говорю: традиция такая! вспыхнула женщина.
Ирина Фёдоровна отошла к окну и уставилась в осенний Петербург. Окна их квартиры выходили прямиком в парк. Осень в этом году выдалась яркой, цветастой. Город обрядился в пёстрое красочное платье, отложив (только на время, конечно) воспетую ещё Достоевским рясу из серого угрюмого неба и холодных гранитных набережных.
«Совсем не по-питерски» усмехнулась про себя Ирина Фёдоровна.
Это ведь она всё это придумала? опомнилась Нина Ивановна.
Да.
Нина Ивановна недовольно хмыкнула.
Сколько можно слушаться эту старую кошёлку?
Имей уважение. От России у неё не лучшие воспоминания.
Да какие воспоминания! Она в этой ихней Франции родилась!
А в семье продолжали говорить по-русски, с нажимом произнесла Ирина Фёдоровна. Всё равно она княжна, мам. Имей уважение.
Да при царе горохе княжной она была! А с внуком-то что! С внуком-то!
Ирина Фёдоровна отвернулась от окна и села за стол. Она посмотрела Нине Ивановне прямо в глаза и ответила:
Им сильно досталось в семнадцатом. Княжна здесь так ни разу и не была. Сама знаешь, почему.
Нина Ивановна открыла было рот, чтобы возразить, но дочь её опередила.
Она ему такая же бабушка, как ты. Ты водила его по Эрмитажам здесь, а она учила его французскому языку там. Всё честно.
Тоже мне
Вот поэтому они так и не вернулись, вздохнула Ирина Фёдоровна.
Вы ему ещё ничего не говорили?
Ещё нет.
Николя высвободил чемодан из защитной плёнки, достал оттуда зарядное устройство для мобильного телефона, отложил его в сторону, чтобы тут же забыть, куда именно.
Меж осенних свитеров и всесезонных джинс затесалось что-то блестящее. Нечто такое, что не имеет место быть в мужском багаже. Нечто такое, чего Николя в свой чемодан не клал.
В руках мальчика будто сам собой оказался кулон. С неровными краями, каменный, он продолжался длинной тяжёлой цепочкой. Николя перевернул кулон лицевой стороной.
Пусто, вслух удивился мальчик.
Что это у тебя?
Николя поднял голову. Над ним, с кухонным полотенцем на плече, нависала Ирина Фёдоровна. Мальчик пожал плечами и протянул находку матери.
Это не моё. Может, он бабушки?
Да, зачарованно проговорила Ирина Фёдоровна. Случайно прихватил, наверное. Она провела пальцами по медальону и вскрикнула.