Короткое свидание с музой
Я буду тобой любоваться
Вдыхать ароматы тела,
И можем затем целоваться.
В объятиях крыл твоих белых.
В игре! Или она висит в окне?
Ею уже не правит приложение,
Но крылья хоти сожжены в огне,
От коготков отточенных движения.
Играм страстей неважно положение,
Я больше в ней или она на мне,
Забытой духа анатомии строение,
От рваных ран на сердце и спине.
О любви чёрного барина к белой овечке
История любовная,
С хочу но не могу,
Окончится в безмолвии
У мяса для рагу
Сон парного шелкопряда
Лёгкий поклон посвящается всем воспарившим друзьям
Ещё вчера у него было два центра лёгкости, оперируя одним из них, он легко упаковывал зелень, листочек за листочком, а вторым научился сжимать время в тонкую невесомую нить и казалось, что и его гусеница пребывает на самой вершине гусеничного счастья.
И неожиданно критическая масса оказалась непреодолимой для живой гусеничности и с потерей былой лёгкости, жизнь обернулась неведомой доселе кукольностью, и пусть лапами можно ещё топать, как слон, но чашки уже вываливаются из рук, превращающимися в невесть что под одобрительное, что посуда бьётся к счастью и стало совсем непонятно куда уходит нить времени и срок твой наматывается или отматывается, а вместо центров лёгкости, под покровом из рёбер, сжимается и пульсирует вновь сформировавшийся центр тяжести.
Эта ночь показалась самой длинной за всё лето от последнего рождения, предусмотренного гарантиями Создателя, и следующим утром наступит очередь проснуться или живым камнем, или чешуйчатым пресмыкающимся, или чешуекрылым пернатым из калейдоскопа снов, следующих своей чредой в вечной борьбе центров тяжести и лёгкости.
И когда он научился оборачиваться в паутинку сам, а не как окружающие его соседи по стеклянной банке, успешно плетущие сети для других, он внезапно понял, что банка слишком тесна для свободных взмахов крыльями, оставаясь при этом слишком прочной для хрупких крыл, а взгляд вверх, откуда создатель, приоткрыв крышку, словно приглашая к полёту в загадочное застеколье, с любопытством взирал, как кто-то вновь отрастил крылья и вместо того, чтобы грызть себе подобных, сотрясает банку, закружил голову и не оставил другого выбора, кроме как лететь.
Утро по Крылову
Смыть острый приступ невезения
Раствором из бриллиантов в зелени
И суть забытых времени и споров
В бриллиантовых косых заборах.
Диалог любящих сердец
Не нравится отношение мира к тебе? Попробуй что-то изменить в себе.
А я и изменяю, как умею. Только тебя это ещё больше раздражает.
***Каждая женщина становится отдельной историей в твоей жизни, которою, при определённом умении слушать, удаётся превратить в сказку про тысячи с одной ночью, а если повезёт с чтением и перечитыванием, то и в роман с десятками тысяч рассветов. А справишься с буднями, то и конец случится сказочный, как жили счастливо и всё закончилось переходом в мир иной за один день.
***Рыбонька, просыпайся! Солнышко, вставай! Что глазищами очумелыми хлопаешь? Разлеглась, как коровище на дороге!
Ты на что, сукин сын, намекаешь, обидеть хочешь?
Как на что местами священное в каждой семье существо, местами кормилица, а в глазищах и умище, и мировая скорбь, все помещается. Просыпайся уже, а то лёгкость утренняя уйдёт вместе с росой, я сказку тебе расскажу.
Каждое очередное перерождение души приближает даже гусеницу чуть ближе к бабочке. Недавно одна знакомая птица рассказала историю про обаятельную, тонкую одинокую гусеницу. Она переползала с ветки на ветку, с дерева на дерево, с цветка на цветок, в поисках самого сладкого сока и самых вкусных листьев. На ее пути попадались то другие гусеницы, то слизняки, то гады ползучие. Многие из них звали ее в свои сады, соблазняя самыми изысканными вкусами.
О-ля-ля, повторяла она, я сама знаю какой лист мне хочется пожевать, отгоняя гадов и слизней.
И вдруг вспыхнуло яркое солнце, а мы знаем, что многое происходит в самый солнечный день. И гусеничка увидела бабочку, порхающую с цветка на цветок, она показалась ей ожившим цветком. Её лапки как будто оцепенели, такого чувства она никогда ещё не испытывала, но она почувствовала, что уже никогда не сможет оставаться прежней. Она сжалась в маленький серый комок и с тоской поглядывала по сторонам, есть уже не хотелось, да что там есть, не хотелось жить, и она закрыла глаза.