Потом мягкий хлопок, и тут же жёлтый взбитый шлак поднялся на уровень окна. Билл, думавший редко, но метко, выскочил, не озаботясь такой мелочью, как шлем.
Глотнув терпкого и непонятного воздуха, упал и принялся исправно тонуть.
К счастью, царского сына вела неизвестная звезда. Место, где ему предписано быть погребённым, находилось на самом краю солнечной трясины, и слой рыхлого вещества прикрывал скалистую платформу.
Поэтому он и отделался сравнительно легко, выкарабкавшись из зыбучей ямы, в которую погрузился по самый свой выдвинутый подбородок. Ретиво отплёвываясь, он с принялся с силою охаживать себя по бокам и груди, окутываясь отнюдь не декоративными облачками, но вскорости это дело бросил. Песка обещано много, и с этим надобно смириться. Ну, пока.
Он оглянулся довольно небрежно и оглядел волнующую картину шевелящиеся златые берега, простирающиеся очень далеко. Там, где они кончались, начинались берега иные. Смутно вспомнился синий раздвоенный хвост, плюхающий по мелководью.
Не слишком надолго погрузившись в размышления о том, как ему повезло, Билл все свои помыслы сосредоточил на дороге, которая начиналась, наверное, под дюнами.
Устье её, широкое и основательное, и было той площадкой, которая спасла ему жизнь. Ну, может быть, спасла.
Но следовало вернуться к проклятому шатуну, чтобы кое-что забрать. С яростью оскаливаясь, Билл убеждал багажную дверцу, которую заклинило и перекосило, открыться. Вместе с ним в багажное ворвался вездесущий дружбан, и Билл какое-то время орудовал обеими руками, сунув нос в ворот куртки скафандр он сорвал и бросил, тот рывками удалялся в жёлтое небытиё, укоризненно взывая блестящим подобием глазок.
Взваливая рюкзак с покорёженным и ухмыляющимся сейфом на плечо, Билл только вздохнул. Пусть Шанни спасибо скажет, что он спасает её собственность. Он толком даже не знал, что за стрелялки спрятаны в ящике. Ах, мама, хорошо позаботилась о девичьей безопасности.
Билл преспокойно пошёл, куда повели ноги. Если бы кто-нибудь смотрел со стороны, то увидел бы высокую и щедрую в плечах фигуру со взгорбием сложенных набок крыльев, движущуюся по прямой довольно диковинным образом.
Фигура подпрыгивала на ровном месте, вскидывала колени, будто танцевала модный этнический танец и хлопала себя мощными лапами там и сям, наполовину всякий раз исчезая в золотой дымке.
Устав бороться с залежами молекулярной памяти Эриду, беспечный Билл напоследок негромко выругался. Степень громкости была продиктована не этическими нормами, а тем, что и во рту у него достаточно сбереглось планетарного кода.
Он счёл необходимым оглядеться, желая найти зрителей своей несдержанности. Оказалось, что ругательство на чистейшем нибирийском языке тут, в колонии, имело силу заклинания.
Вдали, в конце своего пути Биллу примерещился, и тотчас вполне отчётливо увиделся когда чуток рассеялся проклятый дым, чудовищных размеров дом, вписанный в пространство несколько своевольно, как это делают художники, не озаботившиеся соблюдением нибирийского реализма.
Замок был врисован в скалу, или скала некогда сама пожелала стать частью замка, неясно. Впрочем, это странноватое дело наличествовало, как и сказано, далеко. Можно будет поразмышлять а может, и не нужно размышлять, а следует приблизиться и разглядеть.
Среди шапочек любопытствующих холмов, не покидающих дорогу и торопящихся по обочинам, верхушка замка, как показалось Биллу, агрессивного вида, врезалась в голубое, без всяких тонкостей, небо.
Шёл, вероятно, одиннадцатый час. Поздно для невинного утра и рано для роскоши дня. Время тоже пошутило. Ужинали они вчера этими чудесными котлетами, а вывалился он в панировку пару часов назад. Билл поправил на плече достояние Шанни, а на груди у него в кармашке шевельнулся, зашелестел краешек бумаги.
Билл вспомнил. Не сбрасывая рюкзака, он вытянул из кармана обрывок карты, которым так утешил и развлёк командира, страдающего от насморка.
Карта цветная и небрежная, и весьма вольная для карты: на ней поместились и кусок лужайки среди звёзд и бок Эриду. Дорога вела с неба на землю, или обратно. Масштаб самый фантастический. Билл, как и положено исстрадавшемуся и желающему пить путешественнику, с досадой повертел её в терпком воздухе. Сквозь карту светил круг солнца.
Дорога протоптана так давно, что, наверное, и на пылающем ядре в глубине мира напечаталась бороздка. Белые облака, явно воспользовавшиеся найденным на антресолях прибором для накручивания кудрей, зависли, как непродуманная программа для первобытного Мегамира.