Кто бы мог подумать
Да выходя на лестницу, ты
Что я почешусь. Покаянно.
Спускаясь по лестнице, Билл выглядел изумлённым, как сама лестница каждый раз бывала изумлена и возмущена его шагами.
Ты очень часто это делаешь, заверил Ас.
Билл посмотрел
Ужас какой. А при
И при девушках Нибиру.
Удручённо:
И ты говоришь это мне только сейчас. Зачем ты вообще мне это сказал?
Логика, сир. Она отсутствует в ваших словах.
Это можно предотвратить? Размышлял Билл.
Да. Горчицей намазаться. Целиком.
Аквариум вселенной в лысоватой стене личной обсерватории царского сына отвлекал. Где-то там, в окне вставала неизвестная никому звезда, только что разорванная надвое. Она умирала, но так красиво, что жалеть её не приходилось. Как говорится, дай нам всем Абу-Решит Сломанный глаз мира галактика за большой воронкой отсюда казалась всего лишь следом пятки среди звёздного месива.
Заветный уголок с рыжим изваянием находился под самым потолком, на четвёртом, ничего не символизирующем, этаже. На втором суетливый телескоп показывал нынешнее созвездие, что-то вроде грабелек. На самом деле, то был знак Двойников, под начало которого вступила приближающаяся Первая Звезда.
Анфилада кружочками увела бы их в глубину учёного дома, они туда не пошли, а свернули под лестницу, пошныряв в закутках обсерватории, и через мрачноватое помещение вроде запечатанной в подполе камеры для мозголазов запрещённая ныне профессия, выбрались в парадный зальчик с весёлой мозаикой государственной тематики.
Винтовая лестница ракушкой устроилась между хозяйственными помещениями.
И что у них, так плохо? Спросил Билл, имея в виду гостей.
Ас пожал плечом.
Шутки по поводу рождения от трёх родителей и кокаиновых присыпок для новорождённых.
Билл засопел
Ещё хуже, чем я думал.
Ас старался. Сказал, припомнив:
Лето будет самым жарким за всю историю со времён в общем, даже Абу-Решит такого не видал, когда в фартуке каменщика, сдавленно ругаясь на поставщиков, затирал цемент для кирпичей.
Так всегда говорят. Так ещё Абу-Решиту говорили
Ну, да. В общем
Винт лестницы спустил две пары сильных, заставляющих отчаянно трепетать железные прутья, ног в кроссовках и начищенных остроносых ботинках, в башенку-фонарь. В широком, желающем стать комнатой коридоре, уютный свет из округлого, по крыше, оконца оповестил, что интимные тайны похерены (редакторский термин), и стук низенькой двери поставил точку в сегодняшнем бдении Билла.
А чего он бдит-то? Его дело, конечно.
Почему бы не смотреть в простое окно? Разметка холмов за крестами облезших рам всегда волновала тайные чувства Аса. Предместье столицы, шикарное место для бездельников и преступников, хранило наилучший воздух. Украденное золото Эриду сюда везли в первую и ещё во вторую и так далее очередь. Небо не лиловело. Нет! Оно было светло-синее, как и положено в одиннадцатом часу вечера. Подходящее место и время.
Это Билл пробормотал.
Ас покосился.
Для чего? Грубо буркнул наперсник.
Билл поднял, оборачиваясь, кроткие страшные глаза так древний хищник смотрит в глаза антилопе на росписи в часовне возле деревушки.
Для позднего завтрака в честь посла.
Окстись, какой завтрак. Спокойной ночи граждане.
Обломанный гребешок скалы всегда нравился Асу, и он задержался. Мельком глянул. Тут, на месте растрёпанная холка горы, лапы предгорий и когти, подтёки лавы.
Граждане все дома. Возразил его высочество. Сидят, на гитаре гимн играют.
Ас встал на секунду, длинный и, сведя острый локоть с железными перилами, сказал:
Ну, не все же они сидят.
Эту нехитрую шутку Билл встретил ухмылкой.
Так сказал один новый деятель из купцов. Выступил он на каком-то съезде сограждан по каким-то вопросам и говорил так зажигательно, что даже те, кто ничего в предмете не понимали, слушали и чувствовали, что сказанное умно, очень умно. Билл, как истинный нибириец ведь он был на две трети нибириец тоже с величайшим интересом, выставив подбородок на два кулака, слушал в маленьком стареньком Мегамире, куда едва помещалось сильное лицо говорящего. Затем он сказал мрачно маячившему за спиной Александру:
Серьёзно сей говорит. Не знаю точно всего, но вот этим Последовал тычок одного из кулаков, осязаю, что всё до тонкости верно.