несколько ненормальным. Но думаю, что это просто досужие домыслы.
— Но возможно, поэтому вы и простили его?
— Разве я сказала, что простила? — Она выбросила окурок нарочито резким движением. Он описал крутую дугу над оградой веранды и упал, дымясь, в траву.
— По-видимому, вы его простили, мисс Вест. Потому что чувствуете, как бы это сказать, что он был сам не свой, когда ушел от вас.
Она заметила, что тон голоса доктора сменился на профессиональный, и ей это было приятно. Его руки забыли про нее и теперь были заняты: набивали трубку. Она закурила другую сигарету, перед тем как ответить, и выпустила клуб дыма, как будто хотела затуманить свои мысли.
— Нет, он был вполне здоров. Он еще полгода служил в военно-морском флоте. Ему даже объявили благодарность в приказе командования, недалеко от Иво. Я чувствовала себя приниженной, а он ходил с гордо поднятой головой.
— Но вы сами же высказали предположение, что его поведение было ненормальным.
— Может быть, для него это было нормой, — быстро отреагировала она. — С самого начала я знала, что он очень застенчивый. Он стеснялся своей любви, и я подталкивала его.
— Видимо, вы его горячо любили.
— Потому что попыталась навязаться ему?
— Потому что вы ведете себя очень честно, — рассудительно пояснил он. — Рассказываете о своем унижении, полагая, что это может ему помочь.
— Я, наверное, выгляжу виноватой, да? Уж не думаете ли вы, что я мазохистка?
— Сомневаюсь. — Его смеющиеся глаза спрятались глубоко под нависшими бровями. — Относительно вашей теории, что он стеснялся проявить свою любовь... Как это согласуется с его угорелым ухаживанием и женитьбой на этой девушке?
— Доктор, я не претендую на то, что знаю ответ. Но не забывайте, что он закутил после того, как оставил меня. Может быть, алкоголь притупил его сдерживающие центры. Его природные сексуальные импульсы взяли свое, и он воспользовался первым же объектом, который подвернулся под руку. В его отношении ко мне это, конечно, не проявилось, но между строк его писем я поняла это.
— Вы с ним переписывались после случившегося?
— Он написал мне одно письмо. Оно пришло примерно через месяц после того, как он опять покинул Сан-Франциско.
— Мне хотелось бы взглянуть на это письмо.
— Я могу пересказать, что там написано. Он был слишком горд, чтобы признаться, что поступил, как дурак, но смысл всего заключался именно в этом. Он не отказывался от своей женитьбы и изо всех сил старался убедить себя, что ему нравится, как все получилось, хотя на самом деле это ему совершенно не нравилось. В письме сквозила фальшивая, наигранная веселость, и это очень задело меня. Он явно был несчастен, раскаивался, но упрямился, не хотел признаться, в общем, вы понимаете, что я хочу сказать.
— Думаю, что понимаю. Это одно из тех писем, на которые так трудно отвечать.
— Я и не собиралась на него отвечать. Он просил меня не отвечать, я и не ответила. Поначалу было трудно, потому что привыкла писать ему обо всем, что делала или думала. И вот вдруг он стал принадлежать другой женщине, и больше того — я от него уже не получала вестей. Я наконец сдалась и решила повидать ее.
— Вы поехали в Сан-Франциско?
— Она купила себе дом в Лос-Анджелесе, и я нашла ее координаты в телефонном справочнике. С каким-то странным чувством я увидела ее фамилию в напечатанном виде: «Г-жа Брет Тейлор». — Паула умолкла и прикурила следующую сигарету от окурка предыдущей. Когда она снова заговорила, ее голос звучал бесцветно. — Меня не столько разбирало любопытство посмотреть на жену Тейлора, сколько хотелось узнать что-нибудь о нем, а она была единственным связующим звеном.