А каждый надеется сквозь мишуру свет увидеть, не неоновый, настоящий. Да вы поглядите! Здорово-то как!
Мазин посмотрел туда, куда протянул руку Валерий, и увидел между деревьями взметнувшуюся над ущельем арку. Празднично яркие цвета солнечного спектра, неразъединимо переходя один в другой, перекинулись от хребта к хребту над речкой, лесом, снеговыми пиками, высоко и низко, так что вершина радуги трепетала там, где тянулись самолетные трассы, а основания упирались в видимые простым глазом расщелины.
- Хорошая примета, - заметил Мазин.
- Да вы смотрите, смотрите...
И Валерий улыбнулся Мазину, забыв на минуту тревоги, опасения, невеселые раздумья.
"После такой улыбки мне придется поверить всему, что он наговорил", подумал Игорь Николаевич, дожидаясь, пока художник вернется на грешную землю. И он вернулся.
- Что вам еще хотелось узнать?
И тут Мазин задал вопрос, который возник внезапно не только для Валерия, но и для него самого.
- У тебя есть паспорт?
- Паспорт?
- Ну, пусть не паспорт, любой документ, подтверждающий личность.
- Мою? Вы что?..
Валерий, как под гипнозом, вытащил затрепанную книжечку.
- Это удостоверение. Правда, карточка отвалилась.
- Фотография мне не нужна. Спасибо.
Мазин вернул удостоверение и рассмеялся.
- Я ж говорил, что радуга - хорошая примета. А теперь скажи, наконец, за что ты ударил пасечника?
Валерий, сбитый с толку "проверкой документов", не противился.
- Представьте мое состояние. Отец. Марина. Паташон. Все перепуталось. А тут является этот духобор с сивухой.
- Водку принес Демьяныч?
- Со стаканчиками.
- Зачем он пришел? С выпивкой. Он же непьющий.
- Не понимаю. Что-то потребовалось. Предложил выпить. Я отказался. Выпил уже немало и больше пить не хотел. Пил я, чтобы заглушить себя, но напиваться, превращаться в скота не собирался. Но главное - не понравился он мне, вел себя нагло.
- Нагло? - удивился Мазин, не представляя деликатного пасечника в подобном состоянии.
- Не хамил, разумеется, открыто, но внутренне как-то нахальничал. Развалился, наследил ботинками.
- Какими ботинками?
- Отвратительными, грязными ботинками.
- Тебе не померещились они спьяну? - Мазин поднялся, отмахиваясь от комаров. - На мертвом Демьяныче были сапоги, резиновые сапоги, которые привез ему Борис Михайлович.
- Не мог же я так упиться! У меня память на детали.
- Оставим пока... Итак, старик раздражал тебя?
- Действовал на нервы. Вытащил бутылку, не сомневаясь, что я стану пить. Дальше - больше. Слушаю - и ушам не верю. Заговорил о Марине.
Валерий замолчал.
- Что именно?
- Что-то гнусное, хотя и елейно. Я ударил. Он лязгнул зубами - и... и все!
- Все так все. От удара по лицу он умереть не мог. Как дальше жить будем, Валерий?
- В пустыню удалюсь. Подобно древним отшельникам. Если в тюрьму не посадите.
- Боишься?
- Боюсь. Когда признаться решил, не боялся. А теперь неохота.
- Завтра и в пустыню не захочется?
- С пустыней безвыходно. Вы не в курсе, как там налажено снабжение акридами? На стройках союзного значения?
- Только для передовиков производства, - улыбнулся Мазин.
- Порядок. Рисовать их буду, поделятся. А что такое акриды?
- Не знаю. Я еще многого не знаю, Валерий. Поэтому ты веди себя сдержанно. И в отношении Кушнарева тоже.
- Сами разберетесь? Отца-то уберегите. Сможете?
- Надеюсь. Ну, друг, досматривай радугу, а меня, я вижу, один молодой человек спешит о чем-то проинформировать.
И Мазин двинулся, обходя встречные деревья, туда, где, нетерпеливо перебирая ногами, стоял Коля Филипенко.
- Нашел отца?
- Нашел. Верит от вам, Игорь Николаевич.
- А ты веришь?
- Ага...
- Тогда ответь мне честно, очень честно, Николай.