Сказать? Не скажу.
А у кого только что спрашивал? Вопрос
Вы что-то шепчете, уважаемый? обратив внимание на его колеблющееся выражение лица, поинтересовался водитель. Молитесь, чтобы нормально доехали?
Как доедем, так и доедем, проворчал Редин. Ну, а не доедем, значит, судьба. Редин перевел взгляд из окна на собственные ботинки. Все там будем. Это не повод для паники.
В вас виден смелый человек. Еще не разуверившийся в своем пони последователь былинных русских богатырей. Водитель с заячьей губой, пожалуй, усмехнулся. Последователь с гингивитом.
Чего? воскликнул Редин. С чем?
Гингивит это воспаление десен.
Хрен бы
От Земли до Луны всего полсветовой секунды.
Еще рванем, кивнул Редин. Время терпит самым удивительным образом А как вы смогли предположить у меня этот гингивит? У меня его, разумеется, нет, но меня сейчас больше занимает откуда вы взяли строительный материал для ваших соображений? Редин слегка приподнял глаза от ботинок. Здесь же темно.
Темно, согласился водитель.
Я вам об этом и
На Пролетарский сворачивать? спросил водитель.
Сворачивать.
Ясно
Стрелки дождитесь, проворчал Редин.
Бездомная рвань танцует сальсу неверная эмиссия звука, горькие слезы подруги бессильного коммуниста, закрытый кабак «Путь. Не Дао»; Редин знает, какая нота будет следующей. В его холодильнике своя «Гжелка» и рыба Станислава Зинявина; войдя в квартиру, Редин, не переодеваясь, сел на велотренажер на нем далеко не уедешь, даже загнув ему руль, как у гоночного велосипеда: что мне делать с этой рыбой? с Зинявиным я вряд ли поступил идеально, но и не совсем плохо: если возмездие все же последует и я этой рыбой малопримечательно отравлюсь, то скорее всего, не насмерть. Но мне бы не хотелось и небольшого отравления засунув рыбу в полиэтиленовый пакет, Редин понес ее на улицу к помойному баку.
Он настороженно петлял между непьющих дам, размышлял о том, не находится ли окружение Господа в состоянии грогги, и увидел машину Станислава Зинявина. С заглушенным двигателем и лысой резиной Стас уже снаружи.
Один. Ему не достаточно того, что он один.
Я, сказал Станислав, приехал к тебе мириться. Как-нибудь потом выясним, кто из нас показал себя не с лучшей стороны. Кто из нас, кто ты, Редин, ты, но ладно, об этом потом. Сегодня мы поговорим о «Христианской науке»: об ее отрицании всех медицинских методов лечения и борьбе с любыми недугами, от гонореи до рака легких, основываясь на глубинных силах самой распространенной религии мы начнем обмениваться мнениями еще когда я буду жарить свою рыбу, а потом мы разольем водки и наше общение выйдет на новую
Нет больше твоей рыбы, с досадой перебил его Редин. Увы мне, увы. Не злись, Стас, так уж сложилось.
Что сложилось? недоуменно спросил Зинявин. Ничего себе А где она? Моя рыбка?
Я не думал, что ты приедешь. Честно не думал. Редин смущенно замялся. Я думал об окружении Господа, о подтвердившейся гипотезе существования нейтрино
Где моя рыба?! уже довольно нервно возопил Зинявин.
Я ее не выбросил, уверил его Редин.
Хоть на этом спасибо
Но, можно сказать, и выбросил. Вполне можно сказать. Я ведь оставил ее у помойного бака, но мне
Я ее и ловил, и вез, заорал Зинявин, а ты оставил ее у помойного бака?! И пятьдесят баксов не отдаешь, и рыбу выбросил?!
Послушай, Стасик
Да будь ты проклят, сволочь!
Редина со Станиславом Зинявиным люди истинных достоинств, и у них есть немало общего: уважительное отношение к Бертрану Блие и настоящим московским бубликам, презрительное к апологетам достоверности «Протоколов сионских мудрецов» и Патрику Зюскинду мнениями по поводу «Христианской науки» они так и не обменялись; Редин поднялся к себе, подлил в чашку кофе концентрированного молока, его солнце Аустерлица еще не взошло, и поскольку он считает Станислава Зинявина человеком с непреложными задатками гордости, ему кажется, что с их дружбой теперь покончено без малейших шансов на ее возобновление.
В ушах песни и сера, в стенном шкафу рубашки холодных цветов; не выдавая камаринского, Редин вспоминает женщину, которой он говорил: «С мной, Леночка, ты не завизжишь от удовольствия: буквально заорешь. Как резаная. И если к тебе есть очередь, я согласен встать в самый конец».