Большую часть зимы в его маленькой двухкомнатной квартире жила мать. С начала весны и до поздней осени она уезжала к себе в деревню, где работала на колхозной пасеке да еще держала и собственные ульи. В такое время Данила Акимович столовался у Лидии Георгиевны - жены Федора Болиславовича и матери двух девочек, из которых одна училась в восьмом классе, а другая уже собиралась поступать в институт в областном центре.
Как всегда, так и в этот раз, Лидия Георгиевна накрыла стол в кухне, поставила перед директором и своим мужем по тарелке щей и ушла в комнату. Данила Акимович встал, прикрыл плотней дверь и, вернувшись на свое место, вполголоса спросил учителя:
- Скажи: у Лидии Георгиевны капроновые чулки есть?
Федор Болиславович опустил ложку в тарелку и уставился на друга сквозь стекла очков.
- Откуда мне знать? Я в ее гардеробе не копаюсь. А зачем тебе?
- Нам бы три штуки, - не отвечая на вопрос, продолжал директор. - Тебе, мне и Раисе Петровне.
- Да ты скажи толком, зачем?
Когда директор изложил наконец свой план действий на завтра, учитель даже вскочил от возмущения. Очки его засверкали, серые усы ощетинились.
- Данила Акимович! Ну ты... ну ты извини меня!.. - Он оглянулся на дверь и продолжал уже хриплым шепотом: - Ну... ну ты, право, как маленький: только-только у нас гора с плеч свалилась в смысле этого Мокеева, а ты уж такое затеял, что про нас не только в районной, в "Учительской газете" фельетон готов!
У Данилы Акимовича была такая черта: чем сильнее кипятился в споре его собеседник, тем мягче говорил он сам.
- Федор Болиславович, да ты сядь! Давай потолкуем спокойно.
- Не могу я сидеть, когда ты такое говоришь! Мне как-никак шестой десяток пошел, а ты черт-те что предлагаешь! Может, скоро на карачках прикажешь перед ними бегать.
- Ну, не хочешь сидеть, так стой, но спокойно выслушай меня. Ты сколько лет уже преподаешь?
- Да с тех пор, как ты меня сюда заманил. Остался бы мастером на промкомбинате - горя бы не знал.
- Ну ты, однако, их психологию за это время изучил? Я говорю вот о таких... которые только четвертый класс кончают?
- А чего ее изучать? У меня своих двое, выросли уже.
- Так вот пойми, какое у нас положение...
- С тобой весь обед остынет, - проворчал учитель. Он сел и снова принялся за щи. - Говори. Слушаю.
- Нам с тобой известно, что девку ни за что собираются крапивой отхлестать. Тебе совесть позволит такое допустить?
- Ну нет, конечно.
- Так как же ты думаешь это дело пресечь? Административными мерами?
Федор Болиславович молчал и думал, работая ложкой. Данила Акимович продолжал:
- Ну ладно, положим, я завтра приду к ним в класс и скажу: "Так, мол, и так, мне известно, что вы собираетесь учинить. Если учините - вызовем родителей, весь класс будет наказан. Каково после этого будет Мокеевой и Хмелеву? Да их же со свету сживут, сам знаешь, каким этот народ бывает порой жестоким.
- Да. Тут вопрос, конечно, - задумчиво пробормотал учитель.
- Ну, вот! А если мы это дело на игру перевернем? Ты понимаешь, что это у них наполовину игра? Какого-то фильма насмотрелись и давай чулки на лицо напяливать... А если мы сами включимся в эту игру, потом по-хорошему с ними поговорим, они же обо всех конфликтах позабудут!
- Да ведь кто-нибудь из них уделается с перепугу, если ты перед ними с чулком на голове возникнешь да еще в темноте или в сумерках хотя бы.
- А мы недолго будем в чулках. Подойдем только и сразу снимем.
- И пойдет про нас славушка. Кто-нибудь возьмет и скажет родителям: мы, мол, гуляли себе спокойно, а директор и еще один взрослый псих наскочили на нас в темноте и давай пугать.
- Да они же объяснят родителям, с какой целью мы такое затеяли.
- Десять человек объяснят, а один еще наврет чего-нибудь для пущего эффекта.