- Твоя записка?
- Ага! Моя! - радостно отозвался Иннокентьев и тут же спросил: - Данила Акимович, а как вы узнаете, кто чего писал?
Этот вопрос доставил директору большое удовольствие. Пусть в отношении Иванова и Зыряновой его опыт не совсем удался, зато остальные не меньше Иннокентьева удивлены его проницательностью.
- Да ведь у меня, понимаешь ли, - ответил он Гришке, - разведка неплохо поставлена.
Укладывая записки в стол, директор не заметил, что угрюмые лица "писак" стали уже совсем злыми, что Оганесян помахивает сжатым, опущенным к бедру кулаком, грозя им неизвестно кому, а остальные тихонько кивают, как бы соглашаясь в чем-то с Оганесяном.
- Успокоилась, Морозова? - сказал директор, задвигая ящик. - Теперь давай подойди сюда.
Морозова подошла, все еще шмыгая носом, а директор подался вперед, положив на стол большие кулаки, и заговорил негромко, с расстановкой, поглядывая то на одного "писаку", то на другого.
- Значит, такой у нас будет разговор. Я знаю, что эти дипломатические ноты не вы одни писали, писал кое-кто еще. Пригласил я не всех, потому что кабинет у меня маловат, тесно будет. Знаю я также, по какой причине вы пошли войной на Мокееву, почти всем классом на одну. Я знаю, и вы знаете. Так что не будем об этом вслух говорить. Теперь, значит, я вам заявляю и даю в этом честное слово: Луиза Мокеева ни в чем не виновата. Ни перед вами, ни передо мной. А травить ни в чем не виновного человека - это, знаете ли, не годится. - Данила Акимович помолчал. - А отсюда следует: если такое дело будет продолжаться - нашей дружбе конец. И не только дружбе конец: буду наказывать. Крепко буду наказывать. - Директор опять помолчал. - Вот, пожалуй, и все. Теперь, как говорят в армии, можете быть свободными. До завтра!
"Писаки" молча двинулись к выходу, и последний очень осторожно закрыл за собой дверь.
Глава III
На следующий день Даниле Акимовичу позвонил завроно и сказал, что отца Луизы привлекают к партийной ответственности за какие-то злоупотребления.
- Так что теперь, - закончил Лыков, - ему будет не до военных действий против нас и ваших педагогов.
Эту новость директор, конечно, передал Федору Болиславовичу. И неверующий преподаватель труда перекрестился.
- Ну, и слава богу! Только знаешь, Данила Акимович... ну его к бесу, этот летний клуб! Сидеть с этим народом на крылечке да лясы точить... Сам теперь увидел, что из этого получается. Ты им в шутку слово сказал, будто со взрослыми, а они его на свой лад обернули и тут же действовать начинают... И пиши потом объяснительные записки.
Данила Акимович согласился со своим другом. В тот же день, встретив Раису Петровну, он спросил ее, продолжают ли бросать Мокеевой записки, и учительница ответила, что больше никто не бросает.
- У них теперь какое-то новое увлечение появилось: капроновыми чулками.
- Чулками?
- Да. Как видно, старыми. На первом уроке Оганесян стал учебники из сумки вынимать, а из нее капроновый чулок вывалился. Веду урок, гляжу, а Иванов с Зыряновой (они на одной парте сидят) друг другу чулки показывают. У Иванова черный, а у Зыряновой - коричневый. Потом еще у двоих чулки видела. Не понимаю, что это за игра такая.
- Да это, пожалуй, не игра, - сказал директор. - Лето наступает, а из капроновых чулок можно сачки делать: натянул его одним концом на обруч из проволоки, другой конец укоротил, перевязал, вот вам и сачок... Хочешь мальков для наживки лови, хочешь - бабочек для коллекции.
Весь этот день Данила Акимович пребывал в прекрасном настроении: больше ему не грозила опасность со стороны Мокеева, теперь и с Луизой все уладилось... А на следующий день после уроков дверь его кабинета приоткрылась и чей-то голос тихо спросил:
- Данила Акимович, можно войти?
- Входи! - ответил директор и тут же встал, увидев, что к нему явился с визитом сам Леня Хмелев.
- О! Жертва науки! - воскликнул Данила Акимович.