- Этому хитрому глупцу Томасу надо втолковать, что для него крайне важно, чтоб к соглашению был подключен Райен, - говорит Сеймур, поднимаясь. - И надо, чтоб это втолковал ему человек, к которому он имеет полное доверие, такой человек, как Сандра.
- Вы тешите себя иллюзиями относительно моей близости к этой даме. Да, у меня был с нею короткий разговор с глазу на глаз, но...
- Для такого человека, как вы, близкие отношения с дамой - вещь нормальная, было бы желание, - говорит американец, прохаживаясь по комнате. - Женщины часто бОльшие реалистки, чем мужчины, так что вы, очевидно, сможете ее убедить. Можете даже пообещать ей что-нибудь.
- Что именно?
- Устранить Эриха, то есть Дейзи.
- Но вы же сами говорите, что Эрих вам необходим.
- О Майкл, не прикидывайтесь наивным. Обещать - это еще не означает выполнить. По крайней мере в нашей профессии нет такого правила.
- Как же ее убедить, что Райена надо привлечь любой ценой?
- Не торопитесь. Дойдем и до этого.
- А где гарантия, что Райен согласится?
Сеймур бросает на меня быстрый взгляд.
- Извечный импульс, Майкл, - это жадность. Согласно информации Франка, рыба уже готова "клюнуть".
- Франк говорит "через месяц-два".
- А почему "через месяц-два"? Потому что Райен надеется к тому времени избавиться от Томаса и заключить сделку сам.
- Значит, он будет ждать.
- Но он же не знает, что речь идет об одном и том же клиенте и об одном и том же гешефте. Надо, чтоб у него сложилось впечатление, что это срочное дело, неожиданная возможность провернуть быстрое и прибыльное дельце.
- Не вижу никакой гарантии, что он ухватился за это дело.
- Гарантии в самом деле нет. Но, прежде чем решить, взяться за это дело или нет, он проведет проверку, а это вынудит его встретиться с вами. Не забывайте, что для вас важнее встреча, чем соглашение. От гешефта не отказываются без веских причин, особенно когда его предлагает ваш помощник по службе.
- Возможно, вы правы.
- Что ж, в таком случае мы можем перейти к деталям.
Когда наконец все обсуждено и уточнено до мельчайших подробностей, на улице уже темно, мы сидим в полутьме. Только маленькая настольная лампа на буфете излучает бледно-синий свет. В большом окне на фоне темно-фиолетового ночного неба четко вырисовывается кафедральный собор, освещенный прожекторами. Американец замер около окна; кажется, он разглядывает собор, ибо внезапно спрашивает:
- Что вам напоминает эта громадина?
- Корабль.
- Вы не оригинальны. Он и построен так, чтобы напоминать корабль.
- Так почему он должен напоминать мне что-то иное?
- Кое-кто видит в нем окаменевший порыв. Извечный порыв человека подняться над собой.
- Может, и так. Я не очень в этом разбираюсь. Во всяком случае, сооружено крепко. Если он столько выстоял...
- Да, словно огромный зуб, что прогнил с течением времени и его непрестанно укрепляют - пломбируют. Непрестанно! И в этом также порыв, только напрасный, ибо невозможно избежать разрушительной силы времени. Он на минуту умолкает, потом продолжает дальше, будто говоря сам себе: Все гниет, распадается, превращается в пепел и пыль...
- А вы нисколько не изменились, - замечаю я. - Ваши размышления, как и когда-то, напоминают мне надгробную речь, что началась когда-то давно и продолжается безгранично долго.
- Зато вы совершенно безразличны к раздумьям, - бурчит Сеймур. - Вам все понятно. Вы человек благородных чувств. А благородные чувства предназначены для благородных призывов - отечество, класс и тому подобное.
- Вы возвращаетесь к очень давнему разговору, - говорю я, зевая. Собственно, что вас больше раздражает: то, что я чему-то предан, или то, что вам самому не за что ухватиться?
- Меня раздражает ваша наивная вера, будто правда на вашей стороне, спокойно отвечает американец.
- Разве я виноват, если правда действительно на нашей стороне?
- Вы как дети, - снисходительно ворчит Сеймур.