Как ни странно это звучит, но моё детское увлечение гармошкой, а потом и аккордеоном, не было оценено по достоинству никем, ни в студкоме, ни в среде студентов. Сам себе наигрывал вальсы, сидя на ограде городского пруда, глядя на здания УНИХИЗ, когда было тепло, иногда приглашали на свадьбы или похороны, но в студенческой среде первую скрипку играли гитары. Гитарой я не владел, и если честно был настроен весьма отрицательно ко всем этим звукам, тогда мне единым фронтом противных. Иногда я выступал на концертах самодеятельности, надо же было как-то разбавлять все эти вечера. Основным номером всегда были возникающие и распадающиеся в течение одного курса ансамбли, и ничем, кроме девичьего вокала, зачастую перепевок популярных тогда и позабытых сейчас, кроме Пугачёвой, певиц, и одиноких пламенных комсомольцев, одержимых идеями построения социализма в отдельно взятой стране. На одном таком вечере меня и случайно застиг Саня. Я только что выступил с довольно сложным номером, исполнил Лето из Четырёх сезонов Вивальди, и вытирая пот, мрачно всматриваясь из-за кулисы в лица скучающих зрителей, ждущих выступления местной ВИА Графит. Представьте, популярная тогда была эта жалкая поделка под битлов, хотя ничего в музыкальном плане не представляла. В ожидании Графит люди с явно скучающими физиономиями слушали запинающуюся и заикающуюся первокурсницу, даже не знаю, кто она была. Читала, вернее, пыталась декламировать, отрывок из Блока, что было в определённом смысле, тайной диверсией против нашего комсорга. Отрывок из Двенадцати, с определённой корректировкой. Мне опять же об этом рассказал потом Сова. Но комсорг в открытую флиртовал с двумя бойкими девицами из технологического контроля, хотя его жена была на седьмом месяце тогда. Потому ему было некогда интересоваться, о чём это пищит малявка в очках со сцены. Хотя я не знал тогда, что это был Блок, стихи мне понравились. Я бы, наверное, попытался узнать у малявки, что она читала, кто она и откуда такая взялась, и быть может вся моя последующая жизнь стала бы другой. Но тут появился Саня.
Саню я знал, всё же учились вместе, но дружеских или даже приятельских отношений не поддерживали. Впервые более или менее близко сошлись на новогоднем концерте, он тогда с гитарой бродил и в духе раннего Джонни Кэша пытался донести тоску прерий детям тайги и лагерей. Затем во время передачи, чисто символической, власти в руки Эндрю, Саня поблагодарил меня единственный, за проделанную работу. Хотя это было и лишнее, но оставило самые приятные впечатления. И вот за кулисами нашего Ведра он поймал меня.
Привет, слушай, Застыра, нам срочно нужен кто-то, способный играть.
Привет. А чего играть-то? Да и играете вы на гитарах, а я же вон, гармошку тискаю.
Это ничего, и даже более того, будет ещё лучше! Пошли, скоро у нас будет представление!
Я пошёл, как бы странным это не выглядело. Парень семнадцати лет подходит к дяде двадцати пяти лет от роду и говорит, пошли за мной. И дядя идёт за парнишкой. Смешно? Смешно, но так было. Это ещё не был Консонанс, нет, просто три сокурсника решили сыграть своё собственное представление. В подвале первого корпуса. Там тогда были помещения, оборудованные для занятий на военной кафедре. Старые знакомые, плакаты, схемы, портреты. Им-то всё в диковинку, а мне это в Козулино до икоты надоело. Были в той не-группе Совин, Андриянов и какой-то усатый парень из группы технической экспертизы. Он как-то потом исчез из моего поля зрения. Даже имени его не могу вспомнить. Совин с некоторым нервным и тревожным видом оглядел меня и спрашивает.
Ну, как тебе наша команда? Мы тут играем рок! Почти как Криденсы!
Сколько же гордости было в его словах! Я внимательно осмотрел помещение, вернее содержимое помещения. Их было трое, и кроме меня это были единственные люди в подвале. Он со своей чешкой был, Андриянов с шестиструнной электричкой, парень усатый с басухой. Оглядел я это недоразумение, повернулся к Сове. Тот смотрит на меня, внимательно, словно осуждённый ожидает услышать приговор. Я и вынес приговор.
А где ваше представление? Где зрители, где толпа, состоящая из неадекватных существ обоего пола? Где тут визжащие девочки, где их ворчащие мальчики? Где нормальный шум и гам? Даже колонки на худой конец?!
Нет. Ничего этого у нас нет. Но будет. Может быть. А может и не быть.
Сказал он это спокойно, словно мы обсуждали прозу Хулио Кортасара или дикторшу с телеэкрана.