Нет! злая радость заполнила тело даже раньше, чем Наталья попыталась тряхнуть головой, изгоняя из нее остатки тяжелого дурмана, все-таки без меня не обойдется. Мы еще повоюем!
Продолжить мысль, не законченную сознанием перед тем, как провалиться в бездонную черную яму небытия, получилось, а вот тряхнуть головой Увы и голова, и все остальное тело, лишенное и одежды, и любых признаков онемения, присущих долгой неподвижности и влиянию какого-то сильного, мгновенно действующего снотворного были надежно закреплены чем-то
Ремнями, констатировала Наталья, разглядывая себя в зеркальном потолке, а что, неплохо выгляжу!
Это она мысленно обратилась к мужчинам, столпившимся вокруг ложа, на котором была распластана обнаженная женщина. Узнать вот так сверху, в зеркале, в котором, прежде всего, отражались стриженые затылки людей, японцев, было весьма нелегко; даже для агента три нуля один. Разве что громадную фигуру бывшего сумоиста, замершую у двери, которую Наталья разглядела, лишь закатив глазные яблоки до отказа вправо, она узнала сразу.
Значит, сообразила она, человек в адмиральской форме это Ватанабэ, бывший командующий военно-морской базы Йокосука. Почему бывший? В том числе и потому, что на его погонах на каждом стало на две большие звезды меньше. Как вообще погоны оставили? И почему этот самурай не свершил обряд сепукку? Видимо, в нем ничего самурайского не осталось!
Последнее утверждение прозвучало в тишине, царившей в большой палате, громко, на безукоризненном японском языке. Поэтому ничего удивительного не было в том, что адмирал дернулся всем телом, и стремительно шагнул вперед, поднимая для удара стиснутый кулак. Резкий окрик другого японца повелительный и недовольный не остановил Ватанабэ, но заставил метнуться огромного, но очень подвижного телохранителя к охраняемому телу. Так что адмиральский кулачок опустился только один раз прямо на Мышкин нос. Боль, пронзившая Наталью, была ожидаемой, хоть и весьма неприятной.
Еще и набок свернул, сволочь!
Злобы в этих словах Крупиной, непроизвольно мелькнувших в голове, не было. Ведь эта вспышка ярости была инспирирована Мышкой, а значит, она уже не чувствовала себя сейчас подопытным животным, готовым к препарированию. Еще прежде, чем внешне ухудшить свое положение, а на самом деле показать противникам, что перед ними лежит жертва, едва управляющая своими эмоциями он успела подивиться, сколько яростной силы оказалось в порыве адмирала; здоровяк-телохранитель едва удерживал его сейчас.
Спасибо, искренне поблагодарила она его (сумоиста) за те несколько секунд, что он подарил Мышке, тщетно пытаясь оттащить сухощавого Ватанабэ от ложа.
Этих мгновений как раз хватило, чтобы рот Натальи заполнился кровью от лопнувших сосудов в носу. Густой кроваво-красный плевок в физиономию адмирала ошеломил и этого японца, и того, чья круглая бритая голова возвышалась над бывшим начальником военно-морской базы. И еще одно слово прозвучало хлестко, как кнут, рассекший воздух:
Недостойно!
В этот выкрик Наталья постаралась включить не только собственное презрение, но и всплывшие вдруг в памяти интонации Великого Дракона, главы клана якудза, с какими он обращался к окружающему миру. И это ей, по-видимому, удалось. Потому что лица и японцев, нависших над ней, и двух их соотечественников, до сей секунды вполне благосклонно, с хорошо заметными насмешками наблюдавших за этой «битвой», заполнились неподдельным раскаянием. Казалось мгновение, и они вчетвером бросятся распутывать ремни на женском теле, старательно отворачивая взгляды от его наготы. Мгновение это, как бы ни было длинным, закончилось, и в комнате прозвучал уже мужской голос. Без перевода было понятно, что это команда. Телохранитель отреагировал на нее мгновенно. Он взвалил уже совсем не сопротивляющегося адмирала на плечо, и утащил его за дверь туда, куда очень ограниченные возможности зрения Серой Мышки уже не распространялись.
Прямо, как Ленин бревно на субботнике, проводила его ироничным хмыканьем Наталья.
Одновременно она так неласково встретила двух других персонажей действа главных, как она поняла. Полковник Кобаяси и майор Судзуки (надо же, не забыла!) склонили над ней свои непроницаемые лица. Но некоторую растерянность в их взглядах она уловила; так же, как тщетно скрываемую опаску. Она даже попыталась кивнуть: «Начинайте, господа!», но ремень, туго притянувший голову к кровати, не позволил ей даже шелохнуться. Тем не менее, ее безмолвный призыв был понят.